Арктический мост(изд.1959)

— Трубу жалко бросать! — говорил, поблескивая антрацитовыми глазами, кавказец. — Замечательная труба оказалась, хорошо плавает, герметическая… Прямо не труба, а символ дружбы: обоим оказалась полезной — и советскому человеку, и американцу. Пожалуйста, знакомься. Мистер Герберт Кандербль. Мы с ним в воде познакомились. Это — инженер. Был в Сеуле… решил выбираться домой через Север и Советский Союз… Ну, а я выбирался туда же из Пхеньяна. Сурен Авакян. Тоже инженер, только советский… Хочешь мой мокрый заграничный паспорт? Эх, какую хорошую электростанцию бомбы погубили… Ай-яй-яй!..

Американец стоял в шлюпке, спокойный, независимый, скрестив руки на груди. Андрею бросилась в глаза его развитая челюсть неестественно длинного лица.

— Тфеньк-ю! — кивнул он Андрею.

Андрей понял, что американец благодарит его. Но мистер Кандербль не ограничился благодарностью, он снял с пальца перстень с крупным брильянтом и протянул его советскому матросу. Андрей растерянно замотал головой. Американец быстро и неразборчиво заговорил.

— Слушай, это совсем не простое кольцо, — переводил Авакян. Понимаешь, искусственный алмаз. Говорит, сам сделал.

И все же Андрей не решился взять. Он почему-то вспомнил недавний налет. Те ведь тоже были американцами. А этот, высокий с крупной челюстью, чувствовал себя здесь, как на прогулке, хлопал матросов по спинам и все время говорил:

— О’кэй!

Из воды вытащили двух перепуганных до бесчувствия женщин.

— Братишки! Опять заходит, гад! Гляньте! — крикнул Вася.

Американец оглянулся, но не туда, куда указывал матрос, а на него самого. Такой уж был дивный голос у Васи. А если бы американец слышал, как Вася поет! Какой баритон!..

Над водой, совсем низко, летел невесть откуда взявшийся самолет. Он стрелял из пулеметов по шлюпкам.

Андрей с Васей переглянулись, не веря глазам.

Авакян крикнул:

— Ложись! — и потащил книзу американца.

Снова рухнул с неба обвал. Грохочущие звуки падали на хрупкую шлюпку, как раздробленные утесы…

Вскоре рев смолк вдали.

Матросы и пассажиры шлюпки поднимали головы, провожая взглядом удаляющийся самолет. Не сделает ли он еще захода?

Не поднялись только Вася с Андреем. Оба лежали окровавленные, привалившись к разным бортам.

— Ай-яй-яй!.. Какое дело — сокрушенно щелкал языком Авакян.

Американец достал из кармана промокший, но безукоризненно чистый платок, решив, видимо, делать Андрею перевязку.

— Мертвый ведь, — сказал один из матросов.

До американца дошел не столько смысл, сколько тон сказанного. Он резко повернулся и покачал головой. Тут его взгляд остановился на одном из спасенных, которого, очевидно, имел в виду матрос. Человек лежал лицом книзу. Его черные жесткие волосы слиплись от крови. Американец повернулся к Андрею.

Шлюпка подходила к «Дежневу». Сверху спустили не веревочный штормтрап, а парадный — лестницу со ступеньками и перилами, чтобы удобнее было поднять раненых.

Кандербль сам взял на руки советского матроса, на окровавленный мизинец которого он все-таки надел свой перстень с искусственным алмазом. Авакян старался помочь ему нести Андрея, но только мешал этому.

Испуганная, бледная, Аня тщетно вглядывалась в лица моряков, пытаясь отыскать Андрея. И вдруг она увидела его, окровавленного, на руках у незнакомого человека с нерусским длинным лицом. Глаза ее наполнились слезами. Она пошла впереди Кандербля, указывая дорогу в лазарет…

Южное ленивое море катило округлые валы — отзвук не утихшего где-то шторма.

Воздух в трюме торпедированного парохода, видимо, нашел выход, и подсохшая корма его теперь быстро погружалась. Скоро она скрылась под водой.

Через все море к солнцу пролегла золотисто-чешуйчатая дорожка.

Глава вторая ПОСЛЕДНЯЯ ИСКРА

Андрея и Васю, состояние которых казалось безнадежным, поместили в отдельную каюту, корабельный «изолятор».

Две узкие койки, тяжелая металлическая дверь, чуть наклоненная стенка с круглым иллюминатором, запах моря, свежей масляной краски и лекарств… И рядом — тихая, скорбная Аня, добровольная сиделка.

Андрей первое время все беспокоился о Васе, слыша, как хрипело и клокотало у него в простреленном горле. Повернуться, посмотреть на друга Андрей не мог, — перебит был позвоночник…

Андрей все понимал. Он знал, что Вася умирает. Все знал и о себе… Это у монголов была такая жестокая, страшная казнь: человеку переламывали хребет и бросали его. Он долго и мучительно умирал. К нему могли прийти друзья и родные. Они лишь рыдали над ним, но не могли спасти…

Аня не уходила даже ночью. Андрей через полуоткрытые веки наблюдал за ней. Милый, бесконечно дорогой профиль… А кончик косы, выбившийся из-под белой косынки и попавший ей в руки, совсем размок. Верно, она думает, что им незаметнее, чем платком, вытирать уголки глаз.

Умирающий в какой-то момент становится мудрее окружающих. Врачи с ученым видом еще выписывают рецепты, медсестры старательно делают уже ненужные уколы, сиделка то поправит подушку, то сбегает за льдом или лекарством… А умирающий понимает все…

Андрей смотрел на Аню долгим, пристальным взглядом. Он словно старался запомнить ее, уходя…