Арктический мост

Андрей понимал все. Он познавал предсмертную мудрость, он уже почти мог отдалиться от мира, спокойно созерцать его со стороны. Но вдруг, затмевая все — и боль, и отчаяние, и мудрость старца, — откуда-то из глубины накатывалась на него неистовая жажда жизни. Жить, жить! Во что бы то ни стало жить! Вот она, Аня, близкая, нежная!.. В ней — светлая жизнь с надеждами, мечтами… Ведь они мечтали совершить что-то необыкновенное!.. И неужели теперь ничего не будет сделано? Ничего не останется?.. Стены каюты сдвинутся еще теснее… совсем сдавят… потолок опустится к самым глазам… а глаза закроются… И Андрей усилием воли приоткрывал веки, видел дорогой профиль, пушок на щеке, видел жизнь и не хотел, не мог отказаться от нее!

Полный черных провалов и ярких пятен, надвигался бред. Последние впечатления, отрывки сцен, неясные мысли и образы странно перемешивались в обожженном жаром мозгу…

Напрасно Аня то и дело поправляла мешочек со льдом у Андрея на лбу. Мозг его пылал, губы запеклись. Аня наклонялась к ним, улавливала едва слышные слова. Но что она могла понять в мгновенных вспышках затуманенного сознания!..

Андрей шептал. Аня почему-то старалась запомнить, что он шептал. Запомнить она еще могла, но понять!..

— Холод… холод… — повторял он, и Аня прикрывала его тремя одеялами, хотя озноба у него не было. — Холод между берегами, продолжал он, и Аня вспоминала их разговор об Америке. И вдруг он явственно произнес: Америка… — Потом он, должно быть, переживал последнюю драму в море. Он твердил: — Бак, плавающий бак… нет, плавающая труба… длинная, очень длинная труба… На одном конце советский человек, на другом американец… Труба, как туннель…

Он впадал в забытье, замолкал на час, потом начинал метаться и опять бредил плавающей трубой. И вдруг вспомнил самолет.

— Обгоняет звук… Вот это скорость! — отчетливо говорил он с закрытыми глазами. — И это в воздухе… А воздуха нет… Дышать нечем… Аня дрожащей рукой тянулась к кислородной подушке, а он отталкивал шланг. Не будет сопротивления воздуха, — неожиданно говорил он. — Из трубы ведь можно воздух удалить… Тогда скорость еще больше…

И Андрей обжигающей рукой сжимал занемевшие Анины пальцы и все шептал, шептал:

— Не нужно холода… ведь на обоих концах трубы были люди… Кольцо хотел подарить… А труба была под водой… И пусть будет под водой… как в пруду… не помешает кораблям, льдам… ничему не помешает!.. Будет длинная, длинная… На одном конце Америка, на другом — Советский Союз…

Аня ничего не понимала. Конечно, и Андрей не давал себе отчета в том, что говорил. Но в его воспаленном мозгу происходила титаническая работа: воспоминания детства, впечатления дня, проблемы современности и мечты о будущем — все это смешалось, взаимодействуя, как в неведомой химической реакции, слилось, породив что-то новое, никогда не существовавшее…

Во всякой болезни кризис наступает, кризис проходит. А после кризиса…

Аня поняла, что кризис у Андрея миновал.

Он больше не бредил, был в полном сознании, но каким-то отсутствующим взглядом смотрел в угол каюты и ничем не интересовался. Его новое состояние было еще ужаснее бреда.

Вася умер.

Аня накрыла его с головой простыней. Он лежал на койке, утонув в матраце, какой-то странно плоский.

Аня боялась мертвеца, но еще больше она боялась оставить с ним Андрюшу. И, дрожа от ужаса, она продолжала сидеть, не шла к врачу…

Андрей не мог не знать, что Васи не стало.

Не хлюпало больше в Васином горле. Часы на Аниной руке тикали, но не заглушали ударов ее сердца.

Андрей, конечно, все знал о Васе…

Но его теперь ничто не интересовало. Его уже не было с Аней. Она, наконец, поняла это и решилась на самое последнее, жестокое средство… Она хотела хоть чем-нибудь воздействовать на Андрея, хоть на миг возбудить в нем интерес к действительности.

— Ведь Вася умер…

Андрей не отвечал, равнодушный, спокойный.

Аня наклонилась к нему близко, словно не веря своим глазам, и повторила:

— Ты слышишь? Васи нет… умер он… Неужели же ты…

— Знаю, — только и сказал Андрей.

Это произнес уже не Андрей. Это сказал кто-то другой, чужой, далекий. Аня не выдержала и в слезах выбежала из каюты. Она долго рыдала на груди у судового врача Елены Антоновны Барулиной.

Васю унесли. Андрей безучастно наблюдал, как возились два знакомых ему матроса, как болталась у Васи худая татуированная рука, когда его неловко вытаскивали в коридор, чтобы там положить на носилки.

Васину койку откинули к стене. В каюте стало просторно и пусто.

Пересилив себя, Аня вернулась к Андрею и снова не узнала его. Она решила быть около него до конца.

…Два дня Андрей молчал, ни разу не позвал Аню.

Аня не понимала, откуда у нее берутся силы. Она боялась уснуть, пропустить малейшее Андрюшино движение.

На третий день после смерти Васи, когда Аня дремала на своей табуретке, Андрей вдруг позвал ее:

— Аня!

Девушка подумала, что ей послышалось, но на всякий случай нагнулась к больному:

— Андрюша, милый, ты звал меня?

Андрей помолчал, потом сказал:

— Да нет… уже не надо.

— Почему? Ну, скажи, что ты хотел…

Андрей молчал.

— Что-нибудь важное?

Умирающий кивнул головой.