Арктический мост

— Так вот, товарищи, ответьте мне: есть среди нас такой, кто с самого начала строительства моста при нем находится? Кто самый первый проект туннеля составлял, в Америку с ним ездил, неудач не пугался, от ударов не падал? Кто работал с утра до утра, ко сну не клонился, усталости не знал? Кто всегда был самый спокойный и рассудительный? Кто на себе туннель к Северному полюсу тянул и дотянул? Ответьте мне на эти вопросы, товарищи дорогие!

Толпа колыхнулась. В единый гул слились голоса:

— Корнев! Товарищ Корнев! Корнев!

— Правильно! Вот уж как есть правильно! — довольно улыбнулся Сергей Иванович. — Наш Степан Григорьевич — подлинный отец Арктического моста! А потому обращаюсь к вам, Степан Григорьевич, товарищ главный инженер и заместитель начальника строительства, — наверное, вы меня слышите, — обращаюсь к вам с покорнейшей просьбой: заварите последний шов! Закончите строительство, Степан Григорьевич, как начинали его когда-то!

— Ура! — прокатилось по центральному сборочному залу и по всем репродукторам подводного дока. — Ура! Последний шов — товарищу Корневу! Ура!

…В цилиндрическом кабинете с обитыми тисненой кожей стенками сидели двое.

Старик с седыми волосами ежиком и высоко поднятыми широкими плечами пристально смотрел на своего собеседника — полного человека лет за пятьдесят, с несколько черствым лицом, казавшимся усталым из-за темных кругов под глазами. Человек сидел в кресле, откинувшись на спинку, скрестив руки на груди.

В репродукторе слышались раскаты «ура».

— Ну, Степан, поздравляю тебя, — сказал старик Седых. — Честь великая — заварить последний шов! Рабочий класс тебя выбрал, автором Арктического моста назвал всенародно. Поздравляю! — И он протянул руку.

Степан Григорьевич даже не взглянул в сторону старика. Он продолжал сидеть, слегка раскачиваясь во вращающемся кресле. Не дождавшись протянутой руки, Иван Семенович первый пожал руку Корневу.

— И чудной ты все-таки, Степан Григорьевич! — продолжал Седых поднимаясь. Был он теперь уже не такого высокого роста, как прежде. Плечи его оказались на одном уровне с опущенной головой. — Чудной ты, я говорю. Столько лет на тебя смотрю и никак не пойму, что ты там внутри чувствуешь.

Степан Григорьевич вдруг резко повернулся вместе с креслом:

— Хочешь знать, Иван Семенович, что чувствую? Хочешь знать? Скажу тебе: всю жизнь свою я работал и молчал именно для этой минуты. — И он встал, выпрямившись во весь свой рост, потянувшись так, что хрустнули кости, улыбнулся совсем неожиданной для его сурового лица улыбкой; глаза его смотрели куда-то сквозь стенку. — Именно для этой минуты! — повторил он и с силой тряхнул кресло, на котором до этого сидел.

— Ого! — крякнул Иван Семенович. — А внутри-то у тебя, оказывается, магма расплавленная! Снаружи только подморожено…

Степан Григорьевич ничего не ответил. Он снова углубился в себя, будто и не говорил только что о своем заветном…

— И я тоже, товарищи, как и вы, считаю, — слышалось из репродуктора: — надо предпоследний шов варить нашему лучшему туннельному комбайнеру — Смирнову Николаю. Варить этот предпоследний шов он должен как бы по доверенности… по доверенности своей супруги Нины Смирновой, которая, значит, всегда его на комбайне ихнем все-таки побивала, и, не будь у них сейчас прибавления семейства, непременно бы ей этот предпоследний шов варить!

Дружный смех потряс своды подводного дока.

Колю Смирнова окружили товарищи.

— Коля, поздравляю, поздравляю! Смирнище чертов! Вот заслужил так заслужил!

— Коля! У тебя кто же, сын или дочь?

— Сын, сын! — Коля крутил свой тонкий ус.

Через окружавшую Колю толпу протиснулось несколько рабочих.

— Колька, будь другом, на, возьми!

— Что это?

— Ну, что да что… Не видишь? Электрод.

— Какой электрод?

— Мой электрод. На память хочу оставить. Мой, понимаешь? Пусть в предпоследнем шве хоть мой электрод будет.

— Товарищ Смирнов, к вам просьба! Возьмите мое синее стекло. Обязательно с ним варите! Я его потом у себя в столовой на стене повешу, внукам закажу его беречь. Возьмете?

— Николай Арсентьевич! Вот рукавицами моими прошу воспользоваться. Потом отдадите, когда предпоследний шов заварите.

Довольный, радостный, Коля покрутил ус и решил обратиться с речью к окружавшим его товарищам, которых он знал уже несколько лет по совместной работе в туннеле.

— В-в-вот… ч-ч-чт-что… — начал он вдруг и, к величайшему своему изумлению, понял, что заикается.

— Колька! Ты что это? Никак, заикой стал?

— Д-д-д-д-д-д… н-н-н-нет же! — попробовал возмутиться Коля, густо покраснел, махнул рукой. — Вы уж меня простите, товарищи, — вдруг выпалил он, — свой шов я на нашем туннельном комбайне заварю… А вот последний шов… устройство не позволяет, придется вручную.

И он стал проталкиваться к боковому проходу. Увидев идущих ему навстречу руководителей строительства, Коля смутился еще больше, прижался к стене.

— Ты куда? — зарычал на него с напускной свирепостью Иван Семенович Седых. — Ты что же это, забыл, что перед последним предпоследний шов бывает? А ну-ка, марш назад! Сейчас соединение доков произойдет.