Арлекин

– Может быть, оно и к лучшему. Пожалуй, мне стоило отправиться к герцогу Карлу еще прошлой зимой.

– Почему же вы не уехали, моя госпожа?

– Он не всегда был добр ко мне, – задумчиво проговорила она, – но, я думаю, теперь все может быть иначе.

Она убеждала себя, что отношение герцога к ней изменилось благодаря письмам, которые она ему посылала и которые могли ему помочь, когда он поведет свои войска на Ла-Рош-Дерьен. Она надеялась, что герцог примет ее, ведь ей отчаянно была нужна безопасная жизнь для сына, Шарля. Мальчик так радовался приключениям и поездке в тряском скрипучем фургоне. Они вместе начнут новую жизнь в Гингаме. И в Жанетте проснулась вера в эту новую жизнь. Ей пришлось покинуть Ла-Рош-Дерьен в лихорадочной спешке, бросив в повозку только возвращенные доспехи, меч и кое-что из одежды; впрочем, у нее были кое-какие деньги, которые, как подозревал Томас, дал ей Скит. Но настоящие ее надежды были связаны с герцогом Карлом, который наверняка подыщет ей дом и одолжит денег в счет пропавшего оброка из Плабеннека.

– И конечно, он полюбит Шарля, как ты думаешь? – спросила она Томаса.

– Разумеется, – ответил Том, посмотрев на мальчика, который размахивал вожжами и цокал языком в тщетных попытках заставить лошадь ехать быстрее.

– А что думаешь делать ты? – спросила графиня.

– Я-то не пропаду, – ответил Томас.

Ему не хотелось признаваться, что он не знает, что делать дальше. Вероятно, отправится во Фландрию, если сможет добраться. Поступит лучником в новое войско и будет по ночам молиться, чтобы никогда больше на его пути не попался сэр Саймон. Что касается епитимьи и копья святого Георгия, у него не было никаких соображений, как найти копье и как его вернуть на место.

На второй день пути Жанетта решила все-таки считать Томаса другом.

– Когда мы приедем в Гингам, – сказала она, – ты найдешь, где остановиться, а я уговорю герцога дать тебе пропуск. Даже странствующему монаху пригодится пропуск от герцога Бретани.

Но странствующие монахи не ходили с оружием, не говоря уж о длинном английском луке, и Томас не знал, куда его деть. Ему претила мысль избавиться от лука. Вид обгорелых бревен на заброшенных фермах подал ему идею. Он отломал короткий конец почерневшей жерди и привязал поперек к цевью лука со снятой тетивой, так что оно стало напоминать крестообразный посох пилигрима. Томасу вспомнился доминиканец, пришедший как-то в Хуктон с точно таким же посохом. Тот странствующий монах так коротко подстригал волосы, что казался лысым, и читал такие страстные проповеди у церкви, что отец Томаса прогнал его, устав от напыщенных речей. Теперь Томас рассчитывал изобразить такого же чудака. Жанетта предложила ему привязать к посоху цветы, чтобы замаскировать лук еще лучше, и он обернул свое оружие высоким загрубевшим клевером, выросшим на заброшенных полях.

Захваченный в Ланьоне фургон, влекомый сухопарой лошадкой, подскакивая и громыхая, катил на юг. Приближаясь к Гингаму, латники стали еще осторожнее, боясь засады арбалетчиков в прилегающем к самой дороге лесу. У одного из англичан был охотничий рог, и он постоянно трубил, чтобы предупредить врага о своем приближении и дать им знать, что отряд идет с миром, а Болтби прицепил к концу копья полоску белой ткани. Засады не было, но в нескольких милях от Гингама впереди показалась река, где путников поджидали вражеские солдаты. Вперед вышли два латника и дюжина арбалетчиков, подняв свое оружие, и Болтби позвал из фургона Томаса.

– Поговори с ними, – велел он.

Томас занервничал:

– Что им сказать?

– Дай им свое благословение, черт возьми, – сердито проговорил Болтби, – и скажи, что мы идем с миром.

С колотящимся сердцем и пересохшим ртом Томас пошел по дороге вперед, его черная ряса непривычно хлопала по лодыжкам. Помахав арбалетчикам рукой, он крикнул по-французски:

– Опустите оружие! Эти англичане идут с миром!

Один из всадников поскакал вперед. На его щите виднелся белый герб с горностаями, как у солдат герцога Иоанна. Сторонники герцога Карла окружали горностая синей гирляндой с геральдическими лилиями.

– Ты кто? – спросил всадник.

Томас открыл рот для ответа, но слова замерли в горле. Разинув рот, он уставился на всадника с рыжеватыми усами и странными желтыми глазами. «Внушительный ублюдок», – подумал Томас и поднес руку к лапе святого Гинфорта. Возможно, святой вдохновил его, так как он вдруг испытал подъем и нашел удовольствие в роли монаха.

– Я всего лишь смиреннейший раб Божий, сын мой, – вкрадчиво проговорил Томас.

– Англичанин? – с подозрением спросил латник.

Томас говорил по-французски почти безупречно, но это был французский английских правителей, а не тот, на котором разговаривали во Франции.

Снова у Томаса похолодело в груди, но он выиграл время, перекрестившись, и с этим движением к нему вернулось вдохновение.

– Я шотландец, сын мой, – сказал он, и это немного успокоило подозрение желтоглазого, поскольку шотландцы всегда были союзниками Франции.