Арлекин

«Ай, молодцы, хоть вы не забыли службу!» — Уже не Владимир и тем более не Арлекин, а капитан-лейтенант глянул на бак, где все еще мелькали вспышки выстрелов, и, зная, что белеет за спиной напряженное лицо «чиф петти», рявкнул:

— Полный назад! — и тут же рулевому: — Право на борт!

«Черуэлл» дернулся, качнулся, скрежетнул днищем. Мял субмарину, взбивая винтами черно-зеленые буруны, в которых подскакивала корма. Капитан-лейтенант, как прежде лейтенант-коммандер, как сам он на «Заозерске», действовал рефлекторно, воплощая защитные импульсы в четкие, ясные команды.

Фрегат спятился нехотя, в каких-то судорогах, колыхнулся и подал корму к носу субмарины, и тут же, подчиняясь новой команде: «Прямо руль! Обе — полный вперед!», припадочно затрясся.

Рывок обеими машинами был силен: борт с визгом проволокся вдоль подлодки. Фрегат, кажется, шваркнул ее все-таки кормой, но теперь это не имело значения: корабль и без того дергало, аж цокали зубы. Так показалось, когда обернулся к главстаршине:

— Стоп, левая! Правая — средний вперед! — взметнув для ясности левую руку вверх, а правую выставив перед собой.

Море взблескивало злыми искрами под лучом оставшегося прожектора. Встревоженный голос акустика выкрикивал дистанцию — торпеды приближались. «Доплер выше! Доплер выше!..» — слова повторялись, взвинчивая напряжение. Хотелось, как, наверняка, рулевому и главстаршине, услышать, что проклятый «доплер» наконец понизился, но тон акустического эха повышался, и, значит, торпеды приближались, целили в борт фрегата, который, как ему казалось теперь, слишком задерживался в развороте. Слишком медлил! Рулевой крутил головой. В голосе неуверенность, почти мольба: «Сэр?..» У телеграфа молчание, но чувствовалось, «чиф петти» сверлит спину глазами: напрягся и ждет.

«Сейчас, сейчас, хлопцы, сейчас, леди и джентльмены...»

— Лево на борт! — Это рулевому, и сразу же — главстаршине — приказ работать машинами враздрай, чтобы ускорить маневр.

Кого молить? Небо, бога, черта, судьбу? Молить об одном, чтобы хватило секунд-мгновений на спасительный поворот, чтобы выдержали подшипники, чтобы продержались и дальше, когда придется бросить фрегат между торпедами. Они, только они, стали сейчас средоточием его мыслей, забывшего обо всем, кроме устремленных к «Черуэллу» торпед, и уж, конечно, совсем не думалось, почему он здесь, почему командует в чужой рубке, отчего ему подчиняются чужие матросы.

«Чужие? Шут с ем, что с дитем, лишь бы... поворачивались, лишь бы оказались расторопными. И еще чуточку, хоть самую малость, везения. Да-да-да! И его тоже!..» — закончил в духе О’Греди.

— Сигнальщики, как торпеды?

— Справа, курсовой десять!

— Расстояние визуально?

Секундное замешательство, но и — нервы на пределе:

— Примерное — жив-в-а! — гаркнул, не позволив себе однако пошевелиться.

— Полтора кабельтова! Возможно, меньше!

— На румбе?!

— Триста тридцать, сэр!

— Тринадцать — вправо! Чиф петти — «самый полный вперед» и... сто чертей Гитлеру в задницу! — рявкнул и сжал зубы, стараясь не думать о тряске, которая начала отдаваться где-то в макушке, сверлила череп и от которой, казалось, начали чесаться мозги. — Одерживай! Прямо руль! Старшина, — в двери на дубляж!

Скомандовав, выскочил на «веранду».

Пушкари вглядывались в море, подсвеченное с фрегата. Луч прожектора метался слева и справа по курсу; случайно коснулся бака — осветил расчет изготовленного к залпу «хеджехога», выхватил несколько тел, лежащих ничком в изломанных смертью позах, но взгляд подался следом за лучом — уткнулся в близкие бурунчики, пунктирно прореженные среди волн: вот они — торпеды! А луч — прыг-скок! Влево-вправо! Его мельтешенье не позволяло определить истинное расстояние между пунктирами, казавшееся совсем небольшим. «А, ч-черт, узенький коридорчик! Неужто не впишемся? Неужто зацепят?..»

Пошли самые тягостные секунды.

Молчали пушкари, молчал самозванный командир фрегата. Застыл в дверях и вытянул шею такой коренастый главстаршина, что вдруг показалось — там стоит сам О’Греди. Не двигался появившийся тихо и незаметно суб-лейтенант. Все мысленно, затаив дыхание, следили за форштевнем «Черуэлла», который уже резал воду точно по центральной оси щели, с обеих сторон очерченной смертью.

Сосредоточившись на торпедах, отключивших от всего, кроме них — «проскочим — не проскочим?» — Владимир не сразу воспринял сознанием, что за кормой перестали рваться глубинные бомбы. Когда они начали ухать, встревожился: во-первых, боялся, что с подлодки швырнут гранату — бочонки, начиненные взрывчаткой, были соблазнительной мишенью; во-вторых, гулкий грохот разрывов говорил о том, что бомбы снаряжены для малых глубин и, видимо, скатываются вручную, — как бы чего не вышло! Но все обошлось, и он, помнится, даже похвалил: «Браво, бритты, дело есть дело, несмотря ни на что!» И вот — взрывы как обрубило: наверное, и на корме замерли, наверное, и там ждут: пронесет — не пронесет?

Луч метнулся в сторону и замер. Это могло означать лишь одно: прожектор выпустил торпеды — слишком крутой угол, смерть шла под самыми бортами «Черуэлла».