Арлекин

Вручая орден, посол ни словом не обмолвился о происшедшем на «Абердине» («Не знает? Или прикрывает Маскема?»), не сказал ничего и о «Черуэлле», да и вообще о том злополучном походе упомянул мельком, отметив лишь, что «...советский капитан держался достойным образом и показал себя настоящим моряком и командиром». Теперь в этом виделась тонкая издевка. Достойным образом!.. Погибла команда, погиб танкер. Потому, когда благодарил за награду, добавил к официальным фразам небольшой экспромт: «...в данной ситуации мне вдвойне приятно получить орден Соединенных Штатов, так как им отмечены мои скромные заслуги на борту именно союзнического корабля — его величества фрегата «Черуэлл».

Многих удивила заключительная фраза. Ведь его считали всего лишь капитаном одного из торговых судов, награда которому — лишь форма вежливости: могла достаться любому, а подвернулся этот. Упоминание о «Черуэлле» вызвало пересуды: фрегат — его величества, а награждает президент Соединенных Штатов. Явный демарш Вашингтона. В пику, значит, Лондону. Но почему? В связи с чем?

Гости скучились «по интересам», разбрелись по залу и, выбирая напитки и закуски, обсуждали, соблюдая, разумеется, приличия, некоторую странность награждения русского моряка. Присутствующие не были новичками в дипломатическом мире и прекрасно понимали, что, несмотря на союзнические обязательства, соперничество продолжается во всех сферах, на всех уровнях. Война, быть может, даже обострила некоторые разногласия, но их прячут, не выпячивая до времени. Словом, вручение награды, в сущности, безделица, но — пикантная, дающая возможность и эдак и так освещать и строить домыслы о некоторых нюансах отношений между Соединенными Штатами и Соединенным Королевством.

Советских дипломатов было немного. Лишь те, чье присутствие диктовалось необходимостью. Среди прочих — военно-морской атташе, только что вернувшийся в Лондон и еще ничего не слышавший об одиссее соотечественника. По его просьбе Владимир поведал кое-что о своих мытарствах. В частности, о последних днях вынужденного безделья в Кёркуолле.

...Власти ничем не могли помочь капитану. То ли действительно тянули и мурыжили, то ли вылет в Лондон не мог состояться по тем причинам, что приходилось день за днем выслушивать в штабе укрепрайона. Тут и нелетная погода, и отсутствие авиагорючего. А то вообще вылеты отменялись по неизвестным причинам и приходилось строить догадки, которые не приносили ни радости, ни спокойствия. Получив очередной отказ или очередное обещание «всячески способствовать скорой отправке», Владимир то уходил в гостиницу — унылое, по настроению, здание из красного песчаника, — а то отправлялся к морю. Чаще прогуливался по трехсотметровому отрезку улицы между гостиницей и собором Сент-Магнус, раскланиваясь со знакомыми рыбаками, которые вели лов поблизости, в заливе Бей-оф-Кёркуолл, а вечера проводили в пабе на берегу. Они, знавшие историю русского моряка, недоумевали: зачем небо, если существует море? Зачем самолеты, если существуют пароходы? И Владимир решился.

— Получив из нашего посольства телеграфный перевод, — Владимир отхлебнул из бокала, — я всерьез задумался о морском путешествии и заявил властям, что намерен выехать в Стромнесс, оттуда — пароходом — в Скрабстер на севере Шотландии ну и... далее. Как они взвились! Сначала запретили трогаться с места, потом решили дать сопровождающего. В конце концов подчинились обстоятельствам. То ли денег пожалели, то ли няньки под рукой не оказалось, зато нашелся самолет, и я ближайшей ночью вылетел в Лондон, где имею удовольствие беседовать с вами, — скороговоркой закончил капитан-лейтенант, потому что, пересекая зал, к ним направлялся Маскем в сопровождении американского посла и военно-морского атташе. Судя по всему, Маскема  в е л и, шел он явно не по своей воле и выглядел достаточно кисло.

— Представьте, господа, они, мой друг адмирал и  н а ш  сегодняшний именинник, — посол добродушно склонил перед Владимиром седую гриву, — старые знакомые и, так сказать, соплаватели по «Абердину». Вот она, солдатская скромность! — И хотя последняя фраза о скромности была совершенно, как подумал Владимир, «не пришей кобыле хвост», глаза дипломата выдавали старого интригана из тех, что способны стравить собутыльников просто ради собственного удовольствия. — Правда, мой атташе уверяет, что между вами были какие-то недоразумения? — На лице посла светилась каждая морщинка.

— Стоит ли вспоминать о них в такой день? — Атташе, краснощекий мужчина в чине кептена, с сигарой во рту, делавшей его похожим на Черчилля, забеспокоился: — Надеюсь, недоразумения исчезли, и вы, как положено союзникам и собратьям по оружию, подымете бокалы за нашу общую победу.

Маскем натянуто улыбнулся. Одними губами. Неприязни не скрывал, хотя и не выпячивал. Выслушал посла, выслушал кептена, склонил седую породистую голову с аккуратным прибором и, слегка приподняв бокал, сухо поздравил «мистера Арлекина» с наградой.