Армадэль. Том 2

Даже в первые минуты встречи, когда он увидел меня, мне показалось, что взгляд его остановился на моём лице с новым выражением, пока я разговаривала с ним. Кроме этого, он сказал потом несколько слов о своей одинокой жизни в Торп-Эмброзе, в которых подразумевалось, что его поддерживало в горьком одиночестве чувство уверенности о его будущих встречах со мною, когда я вернусь. Если бы он был моложе и смелее (и если бы подобное открытие было возможно), я почти готова была бы подозревать его в том, что он узнал кое-что о моей прошлой жизни, внушившее ему уверенность удержать меня, если я вздумаю опять обмануть и бросить его. Но подобная мысль в отношении старика Бэшуда просто нелепа. Может быть, я чересчур взволнована неизвестностью, трудностью моего настоящего положения; может быть, чистые фантазии и подозрения сбивают меня с толку. Как бы то ни было, меня занимают теперь более серьёзные предметы, чем старик Бэшуд. Завтрашняя почта может сказать мне, что думают представители Армадэля о правах вдовы Армадэля.

* * *

Ноября 26. Ответ получен сегодня в письме (как и предполагал Бэшуд) мистера Дарча. Угрюмый старый стряпчий отвечает на моё письмо в трех строчках. Прежде чем он сделает какой-нибудь шаг или выразит какое-нибудь мнение на этот счёт, ему нужны доказательства личности и брачного свидетельства. И он осмеливается сообщить, что, прежде чем мы пойдём далее, желательно было бы дать ему возможность обратиться к моим поверенным!

* * *

Два часа. Доктор зашёл вскоре после двенадцати часов сказать, что он нашёл квартиру для меня в двадцати минутах ходьбы от лечебницы. Выслушав его новости, я показала ему письмо мистера Дарча. Он тотчас отнёс его к своим стряпчим и вернулся с необходимыми сведениями для моих ответных действий. Я ответила мистеру Дарчу, сообщив в письме адрес моих поверенных, то есть стряпчих доктора, не сделав никаких комментариев о желании, выраженном им, получить доказательства моего брака. Вот всё, что могло быть сделано сегодня. Завтрашний день принесёт с собой события чрезвычайно интересные, потому что завтра доктор даст показание перед судьёй, завтра же я перееду в мою новую квартиру во вдовьем трауре.

* * *

Ноября 27. Феруэтерская вилла. Показание было дано со всеми необходимыми формальностями. А я переехала в новую квартиру в своём вдовьем костюме.

Мне следовало бы прийти в волнение от начала этого нового акта в драме и от отважной роли, которую я играю в ней сама. Странно сказать, я спокойна и грустна. Мысль о Мидуинтере преследует меня и в новом жилище и страшно тяготит в эту минуту. Я не боюсь, что случится что-нибудь в то время, которое должно ещё пройти, прежде чем я публично займу место вдовы Армадэля. Но когда наступит это время и когда Мидуинтер найдёт меня (а найти меня он должен рано или поздно) в моей фальшивой роли и в положении, захваченном мною, тогда я спрашиваю себя: что случится? Ответ является, как явился сегодня утром, когда надевала вдовье платье. И теперь, как и тогда, в моей душе поселилось предчувствие, что он убьёт меня. Если бы не было слишком поздно отступить… Нелепость! Закрою мой дневник.

* * *

Ноября 28. Стряпчие получили письмо от мистера Дарча и послали ему показание свидетеля с первой почтой.

Когда доктор принёс мне это известие, я спросила, известен ли его стряпчим мой настоящий адрес, и, узнав, что он ещё не сообщил его им, я попросила продолжать сохранять его в тайне. Доктор засмеялся.

«Вы боитесь, что мистер Дарч подкрадётся к нам и лично атакует вас?» — спросил он.

Я согласилась с этим предположением, как с самым лёгким способом заставить его исполнить мою просьбу.

«Да, — сказала я, — я боюсь мистера Дарча».

Я несколько ободрилась после ухода доктора: есть приятное ощущение безопасности при мысли, что никто из посторонних не знает твоего адреса. Я довольно спокойна душевно сегодня, чтобы приметить, как мне к лицу вдовий траур, и чтобы заставить себя быть любезной с людьми в доме.

Мидуинтер опять расстроил меня в прошлую ночь, но я преодолела призрачное заблуждение, овладевшее мною вчера. Теперь я убедилась, что не должна опасаться насилия от него, когда он узнает, что я сделала; а ещё менее можно опасаться, чтобы он унизился до предъявления своего права на женщину, которая так обманула его, как я. Единственное серьёзное испытание, которому я буду подвержена, когда наступит день расчёта, будет заключаться в том, чтобы поддержать мою фальшивую роль в его присутствии. После этого меня спасут его презрение и отвращение. В тот день, когда отрекусь от него в его присутствии, я увижу Мидуинтера в последний раз.

Буду ли я способна отречься от него перед ним? Буду ли я способна смотреть на него и говорить с ним, как будто он никогда не был для меня более чем друг? Как могу я это знать, пока не наступит время? Была ли когда на свете такая ослеплённая дура, как я, чтобы писать о Мидуинтере, когда это только побуждает думать о нём? Я проявлю твёрдую решимость. С этого времени его имя больше не будет появляться на страницах дневника.

* * *