Армагеддон

— Поймите, Виктор Петрович. Я действительно считаю, что нам необходимо принять серьезные меры по повышению рождаемости. Русский этнос слишком важный ресурс всего человечества, чтобы спокойно смотреть, как он сокращается. Но не любые меры. Надо направить наши усилия на то, чтобы у нас появлялось как можно больше здоровых и счастливых детей, растущих в полных семьях, в родительской любви и заботе, получающих прекрасное образование. Чтобы иметь детей было престижно. Чтобы многочисленность семейства была бы таким же признаком высокого социального статуса, каким сейчас является особняк в пригороде или престижный автомобиль. Поэтому мы должны максимально снизить прямую финансовую поддержку, возможно ограничив ее возрастным диапазоном между семнадцатью и, скажем, двадцатью пятью годами, когда молодой семье действительно не помешают лишние деньги. А затем должны действовать другие механизмы — снижение налогов, кредиты на строительство жилья и на образование и тому подобное. Ваш же законопроект, по существу, создает кормушку для тех, кто, беременея каждый год от разных сожителей, плодит неполноценных детей, от которых там же, в роддоме, и отказывается. Или, что еще хуже, держит их при себе в грязи, нищете и пьяном угаре, пропивая все, что получает от государства. А что касается сексуальных меньшинств… — Его Величество сделал короткую паузу. — Понимаете, положения в законах Европейских государств по их поводу были приняты под давлением депутатов, избранных в округах, где существенную часть избирателей составляют именно подобные сексуальные меньшинства. У нас пока такого нет. К счастью или к сожалению, судить не берусь. Так что нечего бежать впереди паровоза. Если это когда-нибудь станет реальностью, тогда и мы этим займемся. А что касается моей личной позиции, то я не считаю, что подобные семьи являются полноценной заменой нормальной или, скажем так, традиционной. Это не означает, что я категорически не признаю права таких семей на существование, но… я, и именно категорически, против того, чтобы предоставлять им государственную поддержку. Если люди хотят создать такую семью и к тому же совместно воспитывать детей — бог им в помощь, но делать они это будут только за свой счет и своими силами…

Когда дверь за посетителем наконец закрылась, Ярославичев встал и, подойдя к окну, потер виски. За окном открывался великолепный вид на седой Кремль. Построенная в те времена, когда люди еще не до конца научились преодолевать каменные стены, и потому не изуродованная бастионами, контрфорсами и иными нагромождениями булыжника, древняя крепость, раскинувшаяся перед его взором в золотых лучах заката, была в этот час как-то особенно… уютна, что ли… Конечно, за долгую жизнь ему доводилось видеть гораздо более величественные крепости и города, но нигде он не чувствовал себя дома, а вот в Кремле…

На столе затилинькал спикерфон. Ярославичев удивленно качнул головой. Вроде как на сегодня все дела закончены…

— Да, Миша?

— Ваше Величество, Соболянин на связи.

Ярославичев нахмурился. Человек, ныне носящий имя Вадим Соболянин, был самым талантливым финансистом из всех, кого Его Величество имел счастье наблюдать за свою долгую жизнь. А имел он счастье наблюдать очень многих, и из тех, чьи имена когда-то были широко известны, не один и не два недостойны были, по его мнению, даже того, чтобы носить за этим человеком его папку. Вадим имел право безотлагательного доступа к нему в любое время, но пользовался этим правом крайне редко…

— Конечно, соединяй.

Через мгновение на большом экране, занимавшем всю правую стену кабинета, возникло лицо Вадима, спустя пару секунд фокусировка видеоканала изменилась и перед глазами Императора возник интерьер кабинета, размерами раза в четыре превышавшего его собственный.

Они обменялись приветственными жестами, и Вадим сразу взял быка за рога:

— Ваше Величество, мне бы хотелось в ближайшее время занять около получаса вашего времени для обсуждения некоторых… деликатных вопросов.

Ярославичев на мгновение задумался:

— Хорошо, я как раз собирался в Университет, там и встретимся.

Вадим кивнул и отключился. Император встал, с хрустом развел руки, слегка помассировал веки и подошел к окну. За окном шел легкий снежок. И ему припомнился точно такой же день много лет назад. Тогда он на три дня застрял в Серпухове. От Серпухова до Москвы было почти двое суток санного пути, но после двух месяцев дороги казалось, что это совсем рядом… и вот такая незадача — зима завьюжила, закрутила, забуранила. Он сидел на печи и злобно щурился, проклиная судьбу и свой неуемный характер, занесший его к черту на кулички, но по его расчетам выходило, что именно эта, затерянная в глухих снежных лесах ветвь славянского этноса в недалеком (разумеется, по его меркам) будущем достигнет наивысшего могущества, каковому развитию событий нужно было тем или иным макаром непременно помешать. Тогда ему это удалось, но… вот ведь ирония судьбы: теперь ему приходится неким образом восстанавливать историческую справедливость, вновь выводя этот этнос на самую вершину…