– «Сознанка» есть, – весьма невежливо перебила я. Вспомнилось бледное, недвижное лицо отца Александра. – Подследственный Егоров сообщит на суде, что произошел конец света. А подследственный Рюмин затеет дискуссию по поводу духоборца Македония и Иоанна Дамаскина. И вместо политики получим типичный идеологический процесс.
– Гм-м… Гм-м… Конец света, говорите? А может, он того, фик-фок, ваш Егоров?
– Наш! – чарующе улыбнулась я.
И настал черед думать начальству. В общем, я его понимала. Точнее, не его, а нашу мэрию. Не первый случай, и не второй. С православными священниками все-таки легче, это вам не раввины!.. Одного упрямого беднягу-рэбе таки заперли на Сабурову дачу, Талмуд Наполеонам растолковывать. Власть предержащим шутить надоело, вот и решили отыграться – дабы неповадно было. В результате получили очередной Исход и периодические вопли общин из-за бугра. А Патриарх наш… Бог ему судья, девяносто два года, его еще коммунисты на престол сажали.
Потемневший лик начальства принялся светлеть, глазки мигнули, улыбка вновь расцвела.
– Ну и ладно! Подумаем, помозгуем… Вы с болваном моим сегодня виделись?
Бедный дуб! За что его так?
– Со следователем Изюмским я раскланялась в коридоре. Он куда-то спешил…
– А он на вас жалуется, Эра Игнатьевна!
Ну еще бы! Впрочем, улыбка никуда не делась, даже стала шире.
– Говорит, такая видная дама…
– Он так не говорит! – не выдержала я, и мы оба рассмеялись.
– Ну да, ну да, конечно! Говорит, такой клевый, извините, бабец, фигуристый, еще раз извините, сисястый, а на мужиков рычит. И даже кидается.
При сих словах начальство изволило облизнуться. Эдак снисходительно.
Зря это он.
– А с вами, козлами, иначе нельзя, – охотно разъяснила я. – Если на вас не рычать, нагнете прямо в кабинете и по очереди трахать будете. А следователю Изюмскому передайте, будьте добры, что если будет еще языком трепать, я ему его оторву. Вместе с яйцами. Это больно, поверьте мне…
Плохо! Не уследила за голосом. За лицом, кажется, тоже.
– Эра Игнатьевна, да что с вами? Я же шутил! Я пошутил, вы пошутили…
Да, сорвалась! Очень плохо. Чаще Лойолу читать надо.
– Какие будут указания, Никанор Семенович?
– Указания, указания… – начальство вздохнуло. – Мы же с вами, можно сказать, мирно беседуем. Неформально…
– По душам? Как с подследственной?
На этот раз тон был избран нужный, и мы вновь рассмеялись, восстановив мир, дружбу и полное взаимопонимание.
– Без всяких указаний… Загляните к моему болвану, Эра Игнатьевна! Что-то не ладится у него с душегубом этим. Раз помогли, помогите уж и во второй!
Все стало ясно. Для того и приглашали. Для того и про священников речь вели. Чтоб не зазнавалась. Ладно, загляну.
Прежде чем допить крем-ликер, я незаметно взглянула на часы. «Роллекс» показывал две минуты одиннадцатого. Значит, мордобойца Петров уже ждет. А не ждет – найду, и такого Гогу с Магогой устрою!
Гога не понадобился; Магога, впрочем, тоже. Подследственный оказался на месте – в приемной, в кресле. Вид он имел весьма неаппетитный. Синяки, почти незаметные вчера, успели загустеть и налиться соком, да и взгляд сержанта показался каким-то тухлым. Не выспался, что ли?
Заведя его в кабинет, я кивнула на стул, для солидности переложила несколько бумаженций на столе и призадумалась. Можно начать с кнута, можно с пряника. А, ладно, пусть будет пряник!
– Ордера у ОМОНа действительно не было, гражданин Петров. Так что ваше дело правое, и враг, быть может, будет разбит.
В его глазах что-то блеснуло. Ну, еще бы! На этот раз мне действительно пришлось выполнять адвокатскую работенку.
– Был устный приказ из администрации мэра. И все. Причем от кого он исходил, никто вспомнить не в состоянии. Перманентный склероз. Понимаете?
Об этом мне сообщил безотказный Дубовик. Об этом – и о многом другом, не менее интересном.
– Понимаю, госпожа старший следователь, – подумав, сообщил Петров. – Тогда кой хрен этим архарам было нужно?
– Не ругайтесь, подследственный, – мягко попросила я, предпочитая не отвечать на столь любопытный вопрос. А действительно, кто им был нужен? Молитвин? Или все-таки литератор Залесский?
Или оба?