Армагеддон No 3

Ничего вокруг не было вечным. Вот остов сожженного собора, вот вымершая мыза, вот дом, в котором, среди голых стен, живут только воспоминания.

Вечной была только война. Она жила сытой размеренной жизнью, заслонив мир и небо собою.

Кто поможет, если пятый год неурожай, если налоги у каждого такие, что не расплатится до конца дней своих, если каждая мать трясется за детей, а все вместе трясутся за свои жалкие шкуры? Когда герцог Альба решил сшить новые ливреи своим слугам, он не смог найти в Брюсселе и Антверпене достаточно сукна. Ха! Почему же он не надел им на головы пеньковые кули, в которых вся Фландрия бродила по дорогам? Мало кто и в Бельгии не готовил нищенскую суму. Нищие шли плотной толпой по улицам городов, по дорогам, умирали от голода под всеми окнами. Пять процентов с продажи недвижимого имущества! Десять процентов налога с продажи движимого! Провались в тартарары проклятая десятина! Как выплатить это?

"Деньги! Деньги! Деньги!" - стоял повсюду вопль, обращенный к небесам.

Так уж устроен был людьми мир вокруг, что с самого рождения до последнего часа каждый шаг требовал денег. Только мертвым деньги были не нужны. Но не всем хотелось присоединиться к их вечной пляске в облупившейся росписи стен храмов.

"Денег! Денег!" Но разве небо, кропившее мелким дождем размокшую землю, подарило им эти маленькие блестящие кружочки, которые стоили больше всех живых, вместе взятых?

"Денег!" Такая мольба не могла быть не услышанной. Она была услышана и оценена по достоинству. В деньгах. И всего золота мира было мало для такой мольбы, и не начеканено столько монет, чтобы унять этот вопль.

Но деньги - это не золото, это все помыслы, мечты и надежды, собранные вместе. Сколько стоит мечта? Лишь у маленького человечка она бесценна, деньги ему не нужны. С ним бесполезно толковать. Пускай подрастет! О! Он еще поймет, на чьей стороне сила!

Поэтому где-то в самом конце одной страшной войны и появились двое.

Скорее всего, они были где-то рядом и раньше, но выдавали себя. Как же не заметили шнырявшие повсюду с индульгенциями инквизиторы то, что выдавало любого сара с головой? Слишком мягкое и беспомощное человеческое тело не могло удержать, утаить в себе этих примет начавшегося перерождения.

И когда в мире впервые блеснули нездешним цветом глаза саров, когда они надели странные уродливые ботфорты, вдруг два кирасира, Грег и Флик, прибившиеся к полку оранжевых совсем недавно, тайком покинули полк, следуя в направлении Монса. В безымянной харчевне они встретились со странным седым человеком и повернули к северу, к морю, обходя все порты, начиная с Энкхейзена, везде расставляя стражу. Даже среди потерявших веру в Божью милость людей находились те, кто старался им помочь. По разному их помощники толковали Святое Писание, некоторые больше верили "Молоту ведьм", чем самим привратникам. Кому какое дело до двух странных людей, рвавшихся к неласковому морю? Но, взглянув однажды сару в желтое пламя, плескавшееся в узких глазницах, люди разных вероисповеданий и религиозных течений тут же искали связи с тремя привратниками.

Посты доносили отовсюду: "Утрехт саров пропустил... Лейден не казнил саров, выпустил их из тюрьмы инквизиции, но корабли гезов из города не уходили... Гент ночлега не дал, но и не собрал погони... Флиссинген отказался выдать саров инквизиции..."

Лишь за Миддельбург привратники были спокойны. Если могут вызывать спокойствие известия о том, что каждый день инквизиторы сжигали там по три-четыре сара, хотя в их же пергаментах говорилось только о двух крылатых и неразлучных.

Нюхач чуял, а Факельщик видел, что дела их плохи. Сары рвались уйти морем под руку Рыжей королевы-девственницы. Там они непременно сделают то, что изменит лицо мира, а люди опять ничего не заметят, следуя за своей сохой, смиренно суча нитку своего веретена. Каждый вечер они рассматривали тающий запас золотых монет, и каждый думал, почему же это так страшно, если деньги вдруг поменяют свое лицо? Ведь и раньше на них чеканились разные лица, уж и не упомнить какие. Но каждая монетка стоила сама по себе столько, сколько просил за ночлег старый, видавший виды хозяин таверны.

Если, конечно, вор не отпиливал ее по краю или медленно не истирал о жесткую кожаную мездру.

Вдали от войны даже в Эмдене привратникам удалось установить постоянный пост, состоявший из беглых эммигрантов-кальвинистов. Пусть они и были против икон, но в Бога единого они верили. А, кроме того, они были профессиональными военными, поэтому, со знанием дела, прочесывали при снаряжении все корабли гезов.