Армагедец

Отец молча поднялся из-за стола, достал три рюмочки и едва початую бутылку вина. При виде спиртного мать всплеснула руками, мол этого не хватало.

— Да. Тебе бы сейчас красного, но чего нет, того нет, — не обращая внимания на супругу гнул свое Сарана-старший. — Ну, с началом учебного года.

Сашка заправски выпил рюмку, пожевал губами, пытаясь разобрать аромат, как-то автоматически ляпнул: «Ординарное, столовое, полусладкое, под пельмени в самый раз, наверное…» За столом повисло изумленное молчание.

— Нашел чему у отца учиться, — возмутилась наконец пришедшая в себя мама, но Сарана-старший одобрительно подмигнул и с обычным аппетитом принялся за второе.

Спустя несколько минут через едва прикрытую дверь Сашка слышал отцовский возмущенный шепот: «А ты что, хочешь, чтобы он в подворотне дерьмовую водку жрал или портвейном давился? Пусть с нами за столом. Ишь проблема какая, рюмочка полусладкого».

Потом целый час до новостей сидели, вальяжно развалясь на диване, листали книги и рассматривали карты, обсуждали события 1709 года, словно это произошло несколько дней назад, и потрясенная Европа еще не верит тому, что свершилось на далекой восточной ее окраине.

— Ты бы знал, какая это была победа, — говорил отец, а с Сашкиных губ едва не срывалось предательское «я видел…».

Неожиданно для себя Сашка проснулся за несколько минут до звонка будильника. Отчетливо и сразу понял: если просыпаешься сам, то чувствуешь себя прекрасно, а если после окаянного звонка, то страшно хочется снова упасть на подушку и весь день или, по крайней мере, утро идет насмарку.

Позавтракал без всякого аппетита, хорошо хоть маму не расстроил, выпил очень сладкий и крепкий чай. В школу пошел на удивление охотно. В голове все еще звенел вчерашний бой, перед глазами, словно прямо на Пушкинской, строились в линию баталии полки. А тут Петька маячит на углу, дергает головой, мол иди быстрее.

— Привет, Саранча. — Радостно улыбается.

— Какая я тебе Саранча, — неохотно, как-то кисло, усмехается в ответ Сашка, — я же не ору тебе «Кривошея!».

— А мне по барабану, — искренне удивляется приятель такой реакции.

— А мне — нет, — отрезал Сашка.

— Тю-ю. Так как тебя, блин, называть?

— Не блинкай, слов нормальных нету, что ли?

— У-у-у, как все запущено-о, — тянет растерянно приятель, — ты как в рост пошел, так у тебя что-то с мозгами стряслось. Или солнечный удар приключился.

Он, ерничая, тянется ко лбу приятеля, чтобы проверить, нет ли у того температуры. Сашка наконец улыбается, теперь уже искренне.

— Знаешь, надоело быть клоуном в классе. Не потому, что кто-то что-то подумает, а так, по-настоящему. Ну, как бы тебе объяснить. Когда-то нужно меняться, что ли…

Он опять привычно не находит слов, но и то, что сказал, произвело на приятеля впечатление.

— Так что, труба дело, значит? Прощайте, кнопки на стуле, дым из портфеля, больше никого не засунем в вытяжной шкаф проветриться? — Петька даже расстроился от такой перспективы. — Доктор, сделайте мне красивенько… — вспомнил он какой-то плоский анекдот, из которого в памяти и застряла эта фраза.

Наверное, впервые за долгие годы известная всей школе парочка чинно прошествовала на занятия, никого не задела, никому не отвесила подзатыльник и не подставила ножку. Деловито заняла, как водится, места сзади, обменялась короткими репликами с друзьями-приятелями. Вот и звонок. Историчка почему-то задерживается. В класс заглянула дежурная с перекошенным лицом — девчонка из параллельного класса. Ни к кому специально не обращаясь, бросила быстро: «Уже идут, сидите тихо!»

Действительно. Вошла напряженная училка, следом — представительный мужчина, а через несколько секунд — еще одна строгая (классический вариант пе-дули) дама. Поздоровались. Историчка возьми и ляпни: — Освободите, пожалуйста, стол сзади, пересаживайтесь сюда, ребята.

Наша парочка, ругаясь про себя, под насмешливый шепот однокашников поплелась за первый стол. Петька роняет учебник, наклоняется за ним и с грохотом вываливает из портфеля на пол все остальное.

— Кривошеее, ты совсем не изменился, — реагирует училка.

И тут происходит нечто невообразимое, вместо какой-то претендующей на остроумие глупости Петька спокойно так отвечает:

— Извините, действительно неловко получилось. — Нужно было видеть изумленное лицо исторички и такие же лица ребят.

— Так, — шепчет кто-то сзади, — я тебе говорю, ни в жизнь такого не было, видать в джунглях Амазонки окочурился последний птеродактиль.

Петька, гордый произведенным эффектом, воцаряется за первым столом и победно оглядывается: мол мы и не так умеем.

Однако Анна Ивановна уже заводит свою знакомую давным-давно песню. Мол за то время, когда мы набирались сил, произошло много событий, которые изменили лицо мира. Одним из таких событий в свое время, безусловно, являлась Полтавская битва… Где только слова такие умные берет. Петька исподволь крутит головой, разглядывая ребят, а сам косится на членов комиссии.

— Кто может помочь нам восстановить картину тех далеких лет? — наконец завершает предисловие историчка, и в классе зависает гробовая тишина.