Ильичу все было совершенно ясно: поражение царской армии может привести к падению самодержавия и тем облегчит задачу русских революционеров. То, что при этом поражении погибнут сотни тысяч и даже миллионы русских солдат, Ленина волновало мало. Что могут значить какие угодно жертвы в сравнении с грядущим торжеством революции! Инесса же придерживалась иной точки зрения. Француженка Арманд давно уже ощущала себя русской. И страдания русских людей были ей далеко не безразличны. Вообще, женщины воспринимают любую войну гораздо трагичнее, чем мужчины. В гибнущих на «фронтах, кровью пьяных» солдатах они видят сыновей, братьев, мужей… А Инесса к тому же не могла не понимать, что поражение России может вызвать и поражение ее родины — Франции. Близко знавший Арманд в то время большевик Иван Федорович Попов, после 1917 года из партии вышедший, но зато ставший автором одной из самых популярных советских пьес о семействе Ульяновых со скромным названием «Семья», рассказывал много лет спустя писательнице Ларисе Васильевой: «Моя жизнь была связана с Инессой очень сильно, я бы сказал, кровно, насмерть. В определенный период нашей жизни, в тысяча девятьсот шестнадцатом году, мы вместе с ней решили: наши взгляды на революцию требуют пересмотра.
Мы ни с кем не говорили, только друг с другом, но оба пришли к тому, что Ленин слишком категоричен в суждениях, слишком далеко идет. Оба считали, что отечество нужно защищать. Тогда Инесса напомнила мне про ленинскую месть Романовым за брата и предположила, что в его отношении к самодержавию много личного.
А я вспомнил, как Ленин, когда был у меня в Брюсселе, однажды рассказал, что уезжал на лодке по Волге с братом Сашей, и над рекой стелилась песня. Он вспомнил казненного Сашу, помолчал и вдруг, как бы про себя, не обращаясь ко мне, прочитал строфу из пушкинской оды «Вольность»:
Инесса шесть раз рожала (в действительности пять, но Лариса Васильева точно запомнила, что Попов сказал именно «шесть раз»; возможно, от таких оговорок идут легенды о шестом ребенке Инессы, якобы от Ленина. —
Мы долго говорили с ней. Она решила, что напишет Ленину о своих сомнениях. Написала, получила ответ, после которого сказала мне: «Уходи, Жан, уходи и не оглядывайся. Ты молод, слабоват характером, поэтичен. Вся эта жизнь не для тебя. Пиши книги и люби жизнь, если сможешь. А мне отступать некуда. Я под его гипнозом навсегда. Мне нельзя иначе. Если отступлюсь, значит, все мои жертвы были напрасны и жизнь прошла зря».
Стоит указать, что в переписке с Арманд Ленин неоднократно выражал недовольство Поповым, причем в самой резкой форме. Сам Иван Федорович так рассказал об этом Ларисе Васильевой: «Тогда у меня был полный любовный крах — дочь моей квартирной хозяйки Жанна, по которой я помирал, собралась замуж за другого. Приличного, добропорядочного бельгийца. Тогда я не понимал, как это она предпочла меня кому-то. Меня! Жалкого эмигранта, политического ссыльного! А ведь правда я, дурак, думал — меня можно любить просто так. Ни за что. И Ленин в этот день (25 января 1914 года, когда навестил Попова в Брюсселе. —
Мне не хотелось рассказывать ему о своих любовных неприятностях. И я замял разговор. Лишь накануне своего отъезда Ленин вдруг спросил меня: «Почему я в этот приезд ни разу не встречал дочь мадам Артц? Где Жанна? Уехала куда-нибудь?» «Разве я сторож Жанны, Владимир Ильич? Да и не будем об этом говорить. Это не стоит вашего внимания».
В дверях квартиры мы неожиданно столкнулись с хозяйкой и Жанной. Обе провожали гостя. Когда поднялись наверх в мою комнату, я сказал: «Ну вот вы и встретили Жанну. Это был ее жених, она выходит замуж». Я стал искать спички, чтобы зажечь газовую лампочку, и у меня вырвалось: «Как бы я хотел убежать отсюда, чтобы ничего не видеть, не слышать!» Владимир Ильич никак на это не отозвался. Раскрыв чемодан, он сказал: «Не опоздать бы к поезду. Вы спуститесь-ка, расплатитесь за меня с хозяйкой, а я чай приготовлю. И не поднимайтесь, а я погашу газ, закрою комнату, и мы сойдемся внизу».