Арманс

Арманс, чувствуя, что еще секунда — и она выдаст себя слезами, быстро отошла от него.

— Кажется, тетушка хочет что-то сказать мне, — бросила она ему.

Прислонившись к стене у окна, Октав и после ухода Арманс продолжал свои мрачные размышления. «Впрочем, какой смысл дуться на общество? — подумал он наконец. — Оно так черство, что даже не соблаговолит заметить страстную ненависть некоего молодого человека, который заперся у себя во втором этаже на улице Сен-Доминик. Увы! Если я исчезну из жизни, только одно существо заметит мой уход, только оно будет дружески меня оплакивать». И он посмотрел издали на Арманс, которая сидела на своем низеньком стуле у ног маркизы. В эту минуту она ему показалась восхитительно прекрасной. Хотя Октав считал, что его счастье прочно и неколебимо, оно целиком зависело от коротенького слова «дружба», которое он только что произнес про себя. Человеку трудно не поддаться болезни своего века: вот и Октав считал себя проницательным философом.

Внезапно м-ль Зоилова встала и подошла к нему; вид у нее был встревоженный, даже разгневанный.

— Тетушке только что передали, — обратилась она к нему, — безобразную сплетню о вас. Некая весьма почтенная особа, до сих пор не проявлявшая к вам враждебных чувств, сообщила ей, что, выйдя отсюда за полночь, вы нередко отправляетесь в дома с дурной репутацией, проще говоря, в игорные дома. Больше того, в этих местах, где царит отвратительная распущенность, вы позволяете себе такие выходки, которые удивляют даже завсегдатаев. Вы не только окружаете себя женщинами, один вид которых оскорбляет порядочного человека, но и не гнушаетесь задавать тон их разговорам. Смеют даже утверждать, что вы блистаете шутками самого низкого разбора. Ваши доброжелатели — а такие нашлись даже там — сперва отнеслись к вам снисходительно, решив, что вы повторяете чужие остроты. «Виконт де Маливер молод, — говорили эти люди, — наверно, он слышал эти шутки в каком-нибудь кабаке, где ими старались рассмешить неотесанных мужланов». Но они с горестью обнаружили, что самые постыдные остроты вы даете себе труд придумывать тут же на месте. Короче говоря, ваше якобы неслыханно скандальное поведение доставило вам печальную известность среди парижских шалопаев. Особа, оклеветавшая вас, — продолжала Арманс, несколько смущенная упорным молчанием Октава, — привела в заключение такие подробности, которых тетушка не опровергла с негодованием только потому, что была совершенно ошеломлена.

Октав с восторгом заметил, что в продолжение этого длинного рассказа голос у Арманс дрожал.

— Все, что вам рассказали, правда, — ответил он ей наконец, — но впредь это не повторится. Я больше не появлюсь в местах, где вашему другу бывать не пристало.

Арманс была глубоко удивлена и опечалена. Сперва у нее даже появилось чувство, похожее на презрение. На следующий день она снова увиделась с Октавом; к этому времени ее взгляды на то, как подобает вести себя молодому человеку, уже сильно изменились. В благородной правдивости кузена, а главное, в той простоте, с которой он дал ей обещание, она нашла новый повод для того, чтобы еще крепче его полюбить. Арманс считала, что проявила достаточную строгость к себе, дав обет уехать из Парижа и навек расстаться с Октавом, если он хоть раз появится в столь недостойных местах.

ГЛАВА X

О conoscenza! non é senza i1 suo perché che il fedel prete ti chiamò: il più gran dei mali. Egli era tutto disturbato, e però non dubitafa ancora, al più al più, dubitava di esser presto sul punto di dubitare. О conoscenza! tu sei fatale a quelli, nei quali l'oprar segne da vicino il credo.

Il cardinal Gerdil.[44]

Нужно ли говорить, что Октав сдержал слово? Он отказался от развлечений, осужденных Арманс.

Жажда деятельности и желание увидеть новые стороны жизни толкнули его на посещения домов малопочтенных, но нередко менее скучных, чем благопристойные гостиные. С той минуты, как он почувствовал себя счастливым, какой-то инстинкт заставлял его искать общения с людьми: он хотел властвовать над ними.

Октав впервые начал понимать, до чего скучны слишком хорошие манеры и чрезмерно холодная учтивость: дурной тон хотя бы позволяет кстати и некстати говорить о себе, и человек перестает чувствовать себя таким одиноким. Когда появляется пунш на столе одного из тех шумных салонов в конце улицы Ришелье, которые иностранцу кажутся великосветскими гостиными, у гостя сразу же исчезает ощущение: «Я здесь один в людской пустыне». Напротив, ему кажется, что он окружен двумя десятками близких друзей, хотя имена их ему и неизвестны. Рискуя скомпрометировать и нас и нашего героя, мы все же осмелимся сказать: Октав сожалел, что больше не может встречаться с иными из своих ночных собутыльников.