Арманс

В Андильи шевалье каждый вечер собирал на молитву несколько десятков слуг, которые были приставлены к гостям маркизы, жившим в замке или остановившимся в деревне. За молитвой всегда следовала импровизированная проповедь, короткая и очень красноречивая.

В оранжерее, где происходили эти молитвенные собрания, стали появляться и пожилые дамы, гостившие у маркизы. По распоряжению шевалье оранжерея была уставлена чудесными цветами, которые он заказывал в Париже и часто обновлял. Вскоре его благочестивые и суровые проповеди привлекли всеобщее внимание: они составляли такой контраст с легкомысленным времяпрепровождением в остальную часть вечера!

Командор де Субиран объявил себя рьяным сторонником такого способа внушения твердых принципов простолюдинам, неизбежно окружающим знать и проявившим, добавлял он, такую жестокость во времена террора. Эту полюбившуюся ему фразу командор везде и всюду сопровождал утверждением, что если не будут восстановлены Мальтийский орден и орден иезуитов[82], то не пройдет и десяти лет, как появится новый Робеспьер.

Госпожа де Бонниве сразу же предложила тем из своих слуг, на которых могла положиться, посещать благочестивые упражнения пасынка. Велико было ее удивление, когда эти люди сообщили ей, что шевалье раздает деньги всем, кто поверяет ему свои нужды.

Посвящение в орден Святого Духа все еще откладывалось, и г-жа де Бонниве объявила, что архитектор вызывает ее в Пуату, так как ему удалось наконец нанять нужное число рабочих. Она начала готовиться к отъезду, а вместе с ней и Арманс. Маркиза была не особенно рада, когда шевалье предложил сопровождать ее под предлогом того, что ему хочется вновь увидеть древний замок, колыбель его предков.

Отлично понимая, что его присутствие неприятно мачехе, шевалье видел в этом лишнее основание, чтобы все время быть при ней. Он рассчитывал произвести впечатление на Арманс блеском славы своих прадедов, так как заметил, что девушка дружна с виконтом де Маливером, и хотел отбить ее у Октава. Эти исподволь подготовленные планы обнаружились только тогда, когда он начал приводить их в исполнение.

Не менее популярный среди молодежи, чем среди людей зрелого возраста, шевалье де Бонниве перед отъездом из Андильи ловкими ходами сумел возбудить в Октаве ревность. Когда Арманс уехала, он даже стал подозревать, что этот молодой человек, всегда подчеркивавший свою преданность и безграничное уважение к Арманс, и есть тот таинственный супруг, которого прочил ей старинный друг ее матери.

Расставаясь, Арманс и ее кузен в равной степени терзались ревнивыми мыслями. Арманс думала о том, что оставляет Октава в обществе г-жи д'Омаль, но не считала возможным для себя переписываться с ним.

Во время этой томительной разлуки Октав мог написать г-же де Бонниве не более двух-трех писем; они были очень изящны и необычны по тону. Человек со стороны, прочитав их, подумал бы, что Октав безумно влюблен в г-жу де Бонниве, но не смеет ей в этом признаться.

В течение месяца, проведенного вдали от Октава, когда здравый смысл м-ль Зоиловой уже не затемнялся сознанием того, что ей посчастливилось жить под одной кровлей и трижды в день встречаться со своим другом, она много и горько размышляла. Она не могла скрыть от себя, что, хотя ее поведение и было безупречно, но глаза, когда она смотрела на Октава, целиком ее выдавали.

Немало слез пролила Арманс из-за болтовни горничных г-жи де Бонниве, случайно услышанной ею во время путешествия. Эти женщины, как все, кто окружает богатых людей, всюду видели одну только погоню за деньгами и лишь ею объясняли притворную, по их мнению, любовь Арманс. «Она хочет стать виконтессой де Маливер. Что же, чем плохая партия для бедной и незнатной дворяночки?»

Арманс была потрясена тем, что ее могли так оклеветать. Она решила: «Я навеки опозорена. Все догадались о моей любви к Октаву, и это еще не самый большой грех, в котором меня обвиняют: я живу под одной кровлей с ним, а брак между нами невозможен...» Эта мысль наперекор всем доводам рассудка отравляла существование Арманс.

Бывали минуты, когда ей казалось, что она даже разлюбила Октава. «Я бесприданница, — думала она, — мне нельзя выйти за него замуж, и потому нужно пореже с ним встречаться. Если он меня забудет — а это вполне возможно — я уйду в монастырь: лучшего, более надежного пристанища для остатка моих дней мне не найти. Я буду следить за успехами Октава, думать о нем. Сколько мы знаем случаев, когда женщины моего круга заканчивали свою жизнь так, как ее закончу я!»

Предчувствие не обмануло Арманс.