Армянские мотивы

Родился 22 апреля 1957 года в селе Лечкопе Сухумского района Абхазской АССР. Выпускник историко-правового факультета Абхазского государственного университета. Ответственный секретарь газеты «Республика Абхазия». Член Союзов писателей и журналистов Абхазии. Автор нескольких книг на армянском языке.

Первое стихотворение опубликовано в ереванской газете «Пионер-канч».

Награжден орденом «Честь и Слава» Республики Абхазия, медалями Министерства диаспоры Армении «Уильям Сароян» и «Посол родного языка».

Эту песню часто напевал мой отец: почти каждый день, когда поздно вечером возвращался домой, уставший от изнурительной работы сперва в кроватном цехе строительного комбината, а затем и на ткацкой фабрике, где начал работать по предложению директора – нашей первой соседки тёти Зины.

Прежде чем зайти в нашу небольшую комнату, он садился на скамейку в тени яблони, широко раскинувшейся во дворе перед домом.

У отца был замечательный голос – чистый, богатый, звонкий, как кристальный источник, бьющий в дедовском саду. Удивительно, но отцовский голос никогда не уставал, никогда не тускнел…

Это было моим открытием, я даже сказал бы – изобретением, которое до сих пор никто не смог опровергнуть, да никто и не пытался это сделать: ведь все знают, что родительский голос никогда не теряет своего первоначального очарования, он даётся один раз и навсегда. Это известно всем, но каждый его открывает для себя сам и по-своему.

Художник Ольга Шарупская

Я, конечно, не знал автора песни. Я даже не думал об этом, потому что не подозревал, что песни могут иметь автора. Только одно я знал очень хорошо: это песня моего отца, это только его песня. Потому что так никто не смог бы её спеть. И это я знал точно, ведь для пущей убеждённости я несколько раз проводил свои эксперименты: представлял, как эту песню поёт кто-то другой, обладающий таким же хорошим и богатым голосом (скажем, та же тётя Лена, двоюродная сестра отца, которая пела на встрече с маршалом бронетанковых войск СССР Бабаджаняном в нашей школе: она очень хорошо пела все песни, особенно «Поднимайте бокалы за здравие армян»), и всегда приходил к невозможности этого.

Нет, эту песню мог петь только мой отец, потому что она была создана только для него. Колдовство песни и голос отца дополняли друг друга и становились гармонично целым, единым. В песне меня смущало только то, что я пока никак не мог понять: как же зимой расцветают деревья? Разве возможно такое? Но я тут же успокаивал себя, не оставляя даже тени сомнения: точно расцветают! А как же! Иначе об этом не пел бы отец.

«Наверное, я не видел, как расцветают деревья зимой. Кто знает, может быть, далеко-далеко, там, в той деревне, где навсегда осталась наша очажная колыбель, которую когда-то смастерил мой прадедушка Ованес, даже глубокой зимой расцветают деревья…» – по-взрослому рассуждал я.

Художник Ольга Шарупская

И только через много лет я должен был понять, что деревья расцветают в любом месте, в любое время года, даже зимой в городе, если в душе человека царствует весна и восходит солнце!

Иногда мы с отцом садились на пороге дома, рядышком, прильнув друг к другу, – как те две красивые белоснежные горы в рамке, висящей в нашей комнатке на стене. Папа говорил, что эти горы – наша родина, которую много веков назад вынужденно покинули наши предки, спасая свои семьи от истребления. «Они бежали?» – интересовался я. «Нет, они спасали женщин и детей, – отвечал отец и продолжал, – всё это видели эти святые горы, Сис и Масис, они – отец и сын, прижавшиеся друг к другу». «Как я и ты?» – спрашивал я. «Да, как я и ты», – в ответ вздыхал отец и, как подтверждение, сильнее прижимал меня к себе.

Папа пел, я слушал. И никто не смел прерывать это самозабвенное пение. Даже мама: каким бы срочным и неотложным ни было дело, она обязательно дожидалась окончания песни, потому что точно знала, что отец не просто пел, а общался со своими предками. Это были святые минуты сопричастия родственных душ, дарованных Всевышним только избранным.

Я не слушал песню. Нет, так не слушают песню. Так впитывают её каждое слово, её каждый звук, каждый перелив, поглощают жадно, без остатка – так снег поглощает солнечные лучи и медленно-медленно тает-тает, без остатка проникая во все складки земли, исполненной жгучей, уже невыносимой тоски.