Читаем Армия любовников полностью

– Странно, – сказала Ольга. – Я не знала этого. – Ей даже стало не по себе: никогда Ванда не говорила ей про университет в России. То, что она хорошо знала русский, объясняла тем, что во время войны пришлось спасаться вместе с русской семьей. Но про университет! Ни слова.

«Полячка стеснялась ненужного образования, – думала Ольга. – А инженер вот не стесняется. Чешет все, как есть».

Вот так, на ровном, можно сказать, месте, возникла у них родственность.

– Сестра моя, – продолжал Гриша, – профессор в Иерусалимском университете. Они там изучают славян-скую литературу. Ванде это – нож в самое сердце. У них когда-то была одна тема, одни интересы. А где Ванда, где сестра?

– Ванда, между прочим, в Варшаве, и с ней все в порядке, – почему-то рассердилась Ольга.

– Да! Да! – ответил Гриша. – Как будто можно высоко вырасти с мечтой про купить-продать. Жена моя училась флейте, а я мечтал использовать шахтерский терриконовый ландшафт для строительства города цветов. Я мечтал оживить мертвые горы. Надо иметь мечту. Иначе не вырастешь вообще.

– Мы на своих мечтах и подорвались, как на мине, – ответила Ольга. – Выяснилось элементарное. Хлеб надо зарабатывать трудом. И не трудом во имя некоего блага, которого нет вообще, а именно трудом для хлеба.

– Не унижайте так низко труд! – закричал Гриша. – И для масла тоже!

Они потом смеялись, вспоминая политэкономию, диамат, получалось – вспоминали молодость…

Разгорячились, развеселились. Ольга предложила еще выпить кофе, достала бутылку коньяка.

– А сразу пожалели! – закричал Гриша. – Ну что за женщины! Что за женщины! Почему вас обязательно надо заворачивать в слова?

Когда она проходила мимо, неся чашки в мойку, он положил ей руку на живот. Положи он ей руку на талию, на бедро, даже на попу, она просто бы отступила. Но это было так горячо и сразу, что она не заметила, как слегка согнулась, сжалась, будто обнимая в ответ его ладонь.

– Ты классная! – сказал Гриша. – Такое свинство, что ты одна.

Он нес ее на руках, а она объясняла ему, что не одна, что сошлась с мужем, вернее, не так, просто она заболе… Господи! Кому нужны были эти пояснения!

Потом они снова смеялись, мол, вдруг бы пришел Кулибин, который ни на какую растаможку не попал…

– Я до сих пор не знаю, что лучше: что он есть или чтоб его не было, – сказала Ольга.

– Нет вопроса, – быстро ответил Гриша. – Хорошо, что есть… Мужчина в доме делает климат.

– Не правило, не правило! – смеялась Ольга. И он снова клал ей руку на живот…

– Ты ходок? – спросила Ольга, разглядывая рыжие и сытые глаза Гриши.

– По-маленькому, – отвечал он. – Только когда меня завоевывают.

– Я тебя завоевывала? – кричала Ольга. – Да я ненавидела тебя. Как ты жрал! Как ты вытирал пальцы! Фу! Вспомнить противно!

– Мы пошли с тобой по самому короткому пути. От ненависти до любви.

– Ты меня ненавидел?!

– Я хитрый жид, – смеялся Гриша. – Я тебя раззадорил.


Он уезжал поздним вечером. Кулибин еще не вернулся. Они долго стояли обнявшись в коридоре.

– Приезжай еще, – просто сказала Ольга. – Я так давно не смеялась.

Он прижал ее к себе. Потом она думала о том, что мальчиков в России много. Один уже уехал «ценой карлицы», зато другому, наоборот, купили шашку, а его мама играет на флейте, и ей хоть бы хны… «Вот про хны я как раз ничего не знаю», – остановила себя Ольга, а тут как раз вернулся Кулибин, грязный, усталый, полез в ванну, вернулся и сказал:

– Халат мой почему-то воняет рыбой…

– Какой еще рыбой? – возмутилась Ольга. – Рыбы и близко в доме нет!

– Значит, это у меня в носу, – сказал Кулибин. – Такого на таможне насмотрелся. Где-то у нас был коньяк? Налей полста…

Налила, подала, смотрела… Кулибин дышал носом, жуя известную истории курицу, жевал очень громко. Это у нее уже сегодня было.

«Сейчас скажу, чтоб Кулибин уезжал… Прямо сейчас… – думала Ольга. – Он мне не климат».

Она вошла в кухню и встала в дверях. Очень хорошо видела себя со стороны. «Женщина в дверной раме. Портрет неизвестного художника». Так она думала об этом моменте. И с юмором, но и как о некоем художественно завершенном произведении. Напряглась для прыжка-слова.

Но сказал Кулибин.

– Знаешь, – сказал он. – Ты меня не выдавай. Маня почему-то не хочет, чтоб ты знала. Она беременная… Дела у них хреновые в смысле денег. Я боюсь, как бы она на аборт не пошла.


Как это выглядело со стороны? Сначала упала, рассыпалась рама картины, потом в ней, Ольге, сломалась поза, то есть все полетело к чертовой матери: рука пальцами в кармане, угол локтя, этот гонористый подбородок, который торчал вверх… Все это рухнуло вниз, таща за собой примкнувшие к подбородку скулы, надбровные дуги, пространство лба. «Головка ее склонилась на тонкой шее» – вот какая теперь была картина, а всего ничего – прошла минута.

Кулибин же думал: зло хороших денег в том, что оно вышибает у людей память о возможности жить на деньги обыкновенные.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза