Армия любовников

— Вы мне вчера проговорились про карлицу. Значит, это был не треп?.. В сущности, вы уже все знали?

— Ну да, ну да… Карлица как образ несчастья. Хотя сегодня мне уже стыдно за это слово. Девушка вполне хорошая… С достоинством…

— Вы на ней женитесь?

— Нет. Пока нет. Пока я буду ходить за стариком и, что называется, вести хозяйство. Если мы подойдем, притремся друг к другу… Тогда я даже смогу забрать сына. Жюли нравится, что у меня сын. А мне нравится, что ей это нравится. Для меня это все. Поэтому я притрусь всеми костями.

— Странноватое строительство счастья, — сказала Ольга.

— Но ведь вы тоже тут неспроста оказались, — ответил Василий.

Потом они погуляли по ночному саду, и он вел ее под руку, чтоб она не споткнулась на темной дороге.

Она испытывала странные ощущения, хотя какая может быть странность в держании за локоть, если тебе не пятнадцать лет? О чем это я говорю? Пятнадцатилетние ходят в крутую обнимку. Так они утверждают свое сексуальное право, идиоты. Они думают, что это окончательная проблема. Хотя мало ли что я думаю по этому поводу. Может, мне завидно, может, я совершаю редкостный опыт высаживания себя, как бы пятнадцатилетней, в тутошний грунт, и у меня лопаются, ломаются все попытки жизни от незнания правил. У них ведь презерватив кладется в карман допрежь желания. А как же? — скажут вам. Не бежать же за ним, когда практически уже поздно. Действительно. Что я молочу, старая дура! И все-таки, все-таки…

Вот шла по саду, по Парижу, женщина, приехавшая с вполне конкретной целью… Ее вел под руку мужчина, который прищеплял трусы на бельевой веревке так, как прищепляла она.

— Было так хорошо, что хотелось плакать, потому что у тропинки был конец. Но знаешь, я уже знала, что у меня будет с ним ночь… — Так она скажет мне потом, когда вернется, когда много чего произойдет невеселого, и я вдруг пойму, что она меня уже не раздражает, что она мне почти родная… Хотя нет, этому неожиданно взросшему в сердце чувству я еще буду сопротивляться.

Они пили чай с конфетами-подушечками — дешевыми, одним словом. Ольга подумала, что она не сообразила за эти два дня предложить за еду деньги. У нее ведь были франки, и он их видел, если смотрел ее паспорт. Ладно, не объела!

Потом они стали укладываться спать.

— Вы ложитесь, я пока выйду, — сказал Василий.

Она залезла под свое одеяло и зажмурила глаза. Погасив свет, мужчина лег рядом. Где-то залаяла собака. Фонарь возле садового домика ехидно высветил на потолке «мысочек Кольского полуострова». Это первое, что она увидела, открыв глаза. Так получилось, что они оба резко повернулись друг к другу. Она — чтобы не смотреть на потолок, он…

— Я хочу тебя видеть, — сказал Василий. — Ты спи, а я буду на тебя смотреть.

— Еще чего! — ответила она, обнимая его за шею. — Черт знает что высветит во мне твой фонарь.

Уже потом, засыпая, Ольга подумала, что видала мужчин покруче, но такого бережного и нежного у нее не было никогда. А оказывается, именно это ей позарезу… Она сейчас ему об этом скажет, но она не успела, уснула. Утром она растолкала его и сказала, что у нее хватит денег, чтоб откосить его сына от армии. У нее хватит связей, чтоб устроить его в Москве на приличную работу. Что они поженятся и будут жить как люди. Что ее сюда привело само провидение. Париж ей на фиг, так же как и ему на фиг «карлица».

— Ты меня понимаешь? Понимаешь? — тормошила она его, потому что он молчал, а это было неправильно и делало ей больно.

— Не надо волноваться, — сказал он ей.

— Тогда скажи, что мы уедем вместе.

— Сначала я померю тебе давление. — Он встал, а она закричала дурным голосом, что не даст ему это делать, что пусть он вернется, ляжет рядом и поймет, что с ней все в порядке, когда он с ней и любит ее.

Он вернулся и лег. И снова она подумала, что у нее не было такой нежной нежности. Она обхватила его так, что стало больно самой.

— Господи! — сказала она. — Ведь не требуется никаких доказательств!

Потом они пили чай, и Ольга, сделав последний глоток и отодвинув чашку, сказала:

— Предлагаю считать разницу в возрасте моим физическим недостатком. Считать меня карлицей. Идет?

И они оба долго смеялись, настолько долго, что стала ясна вся неестественность этого смеха, как и сомнительность повода.

— Значит, едем вместе? — на излете смеха нервно-оптимистично спросила Ольга. — Я тебя беру в мужья и усыновляю твоего сына. На чем поклясться?