Вон идет многодетная Оксана с многодетным чужим мужем. Где-то в Германии ее муж греет бок дебелой немке. И я так страстно хочу, чтобы муж этой немки нашел на этой земле жену и детей Оксаниного кавалера. Только так мы победим тех, кто убивает нас и разделяет. Мы будем создавать неразрывные кольца, несмотря на все проклятые войны, и назло будем носить шляпы, которые нам к лицу во все времена.
А Ольга ударилась во все тяжкие, потому что просто выпала из кольца жизни.
ГРИША НЕЙМАН
Он возник с подачи Ванды. Позвонила и просила пустить на пару дней хорошего дядьку. Ростовского «челнока».
— Это как же у вас нет машины? — первое, что он спросил.
Потом он спросил: «Это как же у вас нет своего таксиста?» и «…как же нет маленькой квартиры под склад?».
Ольга засмеялась и сказала, что всегда так жила, так живет и собирается жить дальше.
— Вы много на этом теряете, — сказал Гриша.
Он очень долго был в ванной, так долго, что вызвал у Ольги возмущение, хорошо, что хоть издавал звуки бурной жизнедеятельности в воде, иначе пришлось бы стучать — мало ли что?
Вышел он в кулибинском халате, хотя никто ему этого не позволял.
— Я надел, — как о решенном сказал Гриша, идя прямо к столу, как будто мог быть другой путь. Он жадно стал есть курицу, которую Ольга уже три раза разогревала.
В общем, надо было уйти, чтоб не раздражаться громкостью поглощения пищи и легким постаныванием от высасывания косточек. Ольга предусмотрительно положила на стол нормальные матерчатые салфетки и была потрясена, когда Гриша сладострастно обтер масленые пальцы прямо о халат.
— Салфетка же! — закричала она.
— Спасибо, — сказал он. — Уже не надо.
Он засмеялся, видя ее растерянно-гневное лицо.
— Я такой и дома, — сказал он. — Жена стесняется выпускать меня в люди. Такие все мелочи… Женщины вообще существа мелочные… Вы тоже… Но и я хорош… Расслабился… Ванна… Курица… Вы оставьте мне ее на ужин… Потом плесните на нее кипяточком, дайте загореться и ничего больше… Конечно, если еще ложка сметаны… Вот видите! Я уже хочу ужинать… А я еще только обедаю.
— Ну так доедайте, — раздраженно сказала Ольга.
— Но у вас же еще кофе? И вы купили бублики… Дайте мне масла на них, а курица останется на ужин. Я буду ждать ее нетерпеливо.
Ольга поставила масло, кофейник и ушла в спальню. Там она посидела, задерживая выдох по системе Бутейко, чтоб накопить в себе углекислый газ. Выясняется с течением времени, что он там — газ — самый нужный и каким-то боком мы как бы тоже цветы в этой жизни. Она пустила этого гостя к себе только ради Ванды. Значит, надо стерпеть.
Он появился в дверях спальни, довольный, сияющий.
— Квартира у вас ничего… Для одного человека.
И тут только Ольга поняла, что Ванда не в курсе того, что Кулибин вернулся. Последний раз они виделись в Варшаве. Ольга тогда вся была настроена на Париж. Когда же ехала обратно, не хотела даже звонить с вокзала, но в последнюю минуту все-таки набрала номер, и ей повезло: попала на автоответчик. Сказала бодро, что возвращается, что съездила в общем и целом ничего. Но что Варшава не хуже. Больше ничего Ванда об Ольге не знала, поэтому Гришу Неймана она отправила к одинокой женщине. Тогда можно вполне вообразить: Гриша представил себе мужской халат как вещь ничейную. Или всеобщую.
Тут и позвонил Кулибин. Он сказал, что зять попросил его съездить с ним на растаможку.
— Это дело может быть долгим, но ты не волнуйся. Он меня привезет. Мужик появился?
— Очень даже, — ответила Ольга.
— Понял, — засмеялся Кулибин. — Отправь его в Мавзолей или куда еще…
— Так и сделаю, — ответила Ольга.
— Пойдете в город? — спросила она Гришу.
— Да вы что? — закричал он. — Скажете еще — в Мавзолей…
Ольга внимательно посмотрела на гостя. Слышать слова Кулибина он не мог, но «на волне» они оказались одной.
— А я как раз хотела вас туда отправить. Вдруг захоронят вождя, будете потом жалеть…
— Я в нем был пять раз, — ответил Гриша. — Его что? Переодели в новый костюм? Версаче или Труссарди?
— Теперь уже можно так шутить, — сказала Ольга.
— Так слава же Богу! — ответил Гриша.
Он рассказал о своей жене-казачке, которая не хочет уезжать в Израиль.
— Станичники меня просто прибьют, если что… Хорошие все люди, но за свое держатся ой—