Армия Наполеона

Если в среднем по департаменту Шарант в эпоху Империи количество уклоняющихся составило 7 %, то почти все они приходились на район Конфолана. Наоборот, плодородные равнины востока Франции, департаменты, прилегающие к Парижу, и т. д., точно повторяют отношение к воинской службе, которые в миниатюре отражают четыре ранее упоминавшихся района Шаранта. Документы той эпохи отмечали, что в департаменте Дуб (Франш-Конте) «дезертирство – редкое явление»[106], в Кот д’Ор (Бургундия) оно «почти начисто отсутствует»[107], департамент Об (Шампань) «почти свободен от болезни дезертирства»[108], в Арденнах (Шампань) его размеры «никогда не были значительными»[109], в Верхней Саоне (Франш-Конте) «конскрипция проходит легко»[110]…

Конечно, и в этих департаментах были свои сложности, однако их население в общем привыкало к идее воинской обязанности.

Хотя иногда значительное количество уклоняющихся и дезертиров было связано с политическими мотивами, например, в департаменте Жиронда, где было сильное влияние роялистов, в подавляющем большинстве случаев противодействие конскрипции было явлением, обусловленным социальными мотивами и природными условиями. Алан Форест, крупный специалист в данном вопросе, считает, что в эпоху революции и империи «дезертирство было… феноменом скорее региональным… чем национальным, и объясняется только с учетом характеристик данной местности»[111].

С каждым годом (до 1811 г. включительно) аппарат конскрипции работал все лучше и лучше. На этот период данные администрации показывают, что за пять лет (1807–1811 гг.) было набрано 790 тысяч человек, причем количество уклоняющихся упало с 68 тысяч до 9 тысяч. В уже упоминавшемся как один из самых неблагополучных департаменте Авейрон, где было около 4500 уклоняющихся, за счет активизации деятельности властей их число удалось уменьшить до нескольких десятков. В департаменте Ардеш в 1810 г. было 143 уклоняющихся, а в 1811 г. их осталось только двое; в департаменте Коррез их количество упало с 4000 до 400, а потом до 14! В департаменте Норд с 1806 по 1810 г. было 4580 уклоняющихся, но к 1812 г. их осталось только шестеро[112].

Большие потери, понесенные в 1812 году в России и в Испании, привели к тому, что машина стала давать сбои, и количество уклоняющихся и дезертиров резко возросло. Статистика в этом случае не может быть точной по многим причинам, однако, согласно официальному рапорту от января 1813 г. насчитывалось около 50 тысяч лиц подобной категории[113]. В реальности, их было, видимо, еще больше, хотя, конечно, цифры, приводимые некоторыми старыми историками, основывающиеся на слухах и непроверенной информации, явно не выдерживают критики. Морван, например, говорит о 160 тысячах уклоняющихся[114] – число, едва ли вероятное.

В этот период уклоняющиеся и дезертиры объединялись иногда в крупные банды, сопротивляющиеся посланным против них жандармам и войскам. Немало появилось и тех, кто, чтобы уклониться от набора, прибегал к членовредительству. «Я видел молодых людей, которые вырывали себе все передние зубы, чтобы не служить, – писал префект департамента Нижняя Сена Станислас де Жирарден, – другие сделали так, что их зубы стали кариозными, используя для этого кислоты или жевание ладана, некоторые нанесли себе раны на руках или ногах, и чтобы сделать их незаживающими, смазывали их водой с мышьяком…»[115].

Но даже в это непростое время, несмотря на апатию, а порой и враждебность зажиточных слоев населения, в среде городских рабочих и ремесленников, наоборот, отмечается патриотический подъем. Особенно это ощущалось в Париже.

В общем же можно отметить, что, несмотря на трудности наборов в последние годы империи, конскрипция, как писал Наполеон на Святой Елене, стала «учреждением подлинно национальным», она позволила поставить под ружье такое количество солдат, что Франция смогла сражаться один на один с половиной Европы.