Армия Судьбы

Всю ночь Чикола молилась в одиночестве перед алтарем бога-странника, чего не делала много лет, с тех пор, когда сама была молодой девушкой. Она молилась искренне и от всей души, но загадочный бог путников, колдунов и одержимых безмолвствовал. Как обычно…

– Странная вещь – судьба, – проговорил задумчиво Джиэс. – Никогда не знаешь, что тебе уготовано. Где твой собственный выбор, а где распорядились за тебя.

– Но ты ведь лангер, Унанки, ты ведь сумел однажды разорвать свои узы?

– Не знаю. Веришь, я сам не ведаю, когда и где это случилось. Парни думают, что я специально темню, а я… сам не понимаю. Родился вроде бы как все, ни знамений, ни светопреставлений в час моего рождения не наблюдалось. И не принцем и не герцогом, а сыном своего отца – простого деревенского кузнеца. Ну, разве что дружбу водил с Познавателем. Но потом он ушел из Цитадели, а я подался в пограничные стражи, служил там, как все. А уж после решил, что Фэйра мне мало, и отправился сначала в Игергард, потом за море в Маргар. В промежутке умудрился попасть в плен и рабство. – Унанки тяжело вздохнул, переводя дух. – Много было всякого: приключений, увлечений, огорчений.

– Но ты стал лангером…

– Стал, но кто меня спрашивал: хочу я или нет?

– А ты не хотел?

– Понимаешь, если бы все назад вернуть… я бы не отступился… Если сравнивать с чем-то овеществленным, то ланга – это… как меч. Отец брал несколько стальных прутов, перекручивал их меж собой и ковал до тех пор, пока не выйдет у него меч без изъяна, превращая разрозненные пруты в единое целое. Стать частью такого целого – большая честь. А вдруг наш «меч» выкован для того, чтоб разрубить узел твоей и чужой судьбы? Я в последнее время все думаю об этом.

– Кто б знал, как я устала от… предопределенности, – с нескрываемой горечью произнесла Джасс. – Было время, когда я готова была сама себе глотку перерезать, чтобы весь этот мир захлебнулся бурями, задохнулся от жары и раскололся на тысячу кусков, как ледяная гора. Меня тоже никто не спрашивал. Никогда. Даже ты, Джиэссэнэ, когда вступился за меня перед Хатами.

Не осталось от их общего благодушия даже пылинки. Они глядели друг на друга без доли сочувствия.

– Я не собираюсь оправдываться. Особенно перед тобой. Особенно сейчас, когда уже ничего невозможно изменить. Если тебе будет легче, то знай, что ты была слишком важна… для Ириена, а я не хотел, чтоб он штурмовал Сакш в безнадежной попытке тебя освободить.

– Он тебя поблагодарил? – спросила она бледными, дрожащими от гнева губами.

Унанки опасно прищурился, став удивительно похожим на приготовившегося к решающему броску ручного сокола.

– Я сделал это не для него, а для всех нас. И двигала мной вовсе не любовь к твоей занятной особе, если тебя это интересует.

– Что ж… От меня «спасибо» ты тоже не услышишь, – посулила Джасс.

– Я и не рвусь.

Эльф откинулся спиной на тюфяк и устремил свой взгляд в ночное небо. «Самое эльфийское занятие», – вспомнились Джасс слова Ириена. И не стоит даже пытаться понять, какую потаенную струну неприязни затронула она своим появлением в его жизни. Предубеждениям Джиэссэнэ много больше лет, чем этому старому дому, и гораздо больше, чем она прожила на свете. «Надо смотреть на такие вещи проще, – повторял Яримраэн. – Как на данность, и не более того. Надо видеть перед собой не раздраженного Унанки, а существо, которое имеет право на все свои обиды, принципы и недостатки, и принимать его таким, как есть. А уж он-то обязательно последует примеру и найдет взаимные точки соприкосновения».

– У некоторых степных племен есть забавное поверье, – вдруг сказал эльф тоном, далеким от недавнего раздражения, как небесная твердь от земной. – Они считают, что звезды – это костры небесных степей, вокруг которых сидят их предки, давно ушедшие за Грань. И поэтому, говоря здравицы, кочевники поднимают чаши высоко над головой, чтобы предки могли отпить вина. Это один из немногих обычаев людей, который мне нравится.

– Красиво, – согласилась Джасс.

– Приятно, должно быть, думать, что и после смерти ты окажешься рядом с теми, кто тебе был дорог.

Женщина поглядела на него вопросительно. Унанки редко говорил о смерти.

– Как бы я ни относился к тебе, что бы ни говорил, но это именно ты дала ощутить Ириену то, что не дано абсолютному большинству из нас, – истинную любовь. А потому… я не буду против, чтобы когда-нибудь… потом… ты пришла к нашему небесному костру.

Вместо запретного «спасибо» Джасс просто сжала его плечо.