Ибо последнюю угрозу Фрост не смог бы исполнить ни за что на свете. Лупить мерзавца - лупил. Правда, без малейшего удовлетворения, скорее с чувством неподдельного стыда. Но пытать по-настоящему, всерьез, он предоставлял грюнвальдовским собратьям по коммунистическому культу. Или патологическим садистам, которых тоже на свете немало.
Только сам Фрост не относился ни к тем, ни к другим.
Следовало перепугать подонка всерьез.
И это получилось.
Еле шевеля измочаленными губами, немец выдавал нечто невразумительное.
- Кто?! - заревел Фрост, начиная отгибать Грюнвальду большой палец.
- Рамон... Шпионить... Пустить ко дну... Я буду... Буду говорить...
И Грюнвальд окончательно лишился чувств.
Разогнувшись, наемник отошел в сторону и, ни на кого не глядя, трясущимися руками зажег сигарету. Фрост ненавидел себя за то, что вытворял в продолжение последних десяти минут.
Но людей, подобных Грюнвальду, Фрост ненавидел еще сильнее.
Глава шестая
Все-таки, размышлял Фрост, восседая подле рулевой рубки и угрюмо разглядывая безбрежное море, воображение у профессиональных служак отсутствует почти полностью. Надо же было измыслить кодовые имена: Ангел-Один, Ангел-Два, Ангел-Три. Сам он окрестил бы корабли в честь колумбовских каравелл: "Нинья", "Пинта", "Санта-Мария"...
По правому борту закатывалось багровое солнце, и неторопливые пологие волны казались в его свете почти кровавыми. Задувал прохладный бриз, и наемник твердо решил улечься прямо на квартердеке, под открытым небом. Во-первых, можно будет дышать - в корабельных каютах, невзирая на распахнутые иллюминаторы, жара стояла нестерпимая. Во-вторых, там невыносимо разило гарью. В-третьих, допуская возможность повторной диверсии, капитан предпочитал оказаться там, откуда легче всего покинуть идущий ко дну корабль.
Грюнвальда, по единодушному требованию всех солдат, расстреляли и выкинули за борт. Это обстоятельство отнюдь не прибавляло Фросту хорошего настроения.
Наемник велел экипажу и бойцам учинить самый тщательный поиск скрытых взрывных устройств. Не обнаружилось ничего. Теперь Фрост мучительно размышлял: а пригодно ли к бою погруженное на корабли оружие? Учинять надлежащую проверку всем стволам - а их насчитывалось чуть менее двух с половиной тысяч, - было, разумеется, невозможно. Оставалось полагаться на удачу.
И на то, что кубинская разведка не всемогуща.
Наемник настолько измотался, что ему даже курить не хотелось. Хотелось бы лишь одного - очутиться в Лондоне, рядом с Элизабет. А потом - спокойно жить да поживать где-нибудь в тихом, провинциальном, уютном Йоркшире, среди зеленых лугов, просторных пастбищ, весело шепчущих листвою рощ...
Но для этого сначала требовалось получить сто тысяч долларов. Заработать их.
Во Вьетнаме он повидал всякое, и вытворял всякое, и с ним самим всякое вытворяли... Командовал отрядом снайперов; и группой диверсантов, проникших далеко в глубь северных территорий, руководил; и...
"Вызовите Фроста - он справится!"
И справлялся Фрост.
Но потом Фрост лишился глаза, и регулярная армия послала ему прощальный поцелуй: будь здоров, не поминай лихом.
И теперь вот он - профессиональный наемник, с огромным, по наемничьим понятиям, опытом работы. И плывет на чужом корабле, в чужую страну, свергать чужого - правда, мерзопакостного, - президента, ради чужой, по сути, женщины...
Сто тысяч долларов нужны им с Элизабет, и надобно отслужить за обещанную плату. Потом будет видно...
- Люди судачат внизу, - раздался над ухом Фроста задорный голос, - никак не могут командиром своим нахвалиться. Все твердят, какой ты храбрый да умный!
Опять Марина.
- Значит, у меня хорошие люди, - буркнул наемник.
- А любовница? - осведомилась Марина, присаживаясь рядом и обнимая Фроста. - Ведь тоже, пожалуй, не из худших?
- Разумеется, нет, - слабо улыбнулся капитан. - Только...
- Только - что?
- Сама видела, какой денек выдался. Прости, я сейчас больше всего на свете спать хочу...
- Вот я и поработаю дополнительным снотворным! Фрост обреченно вздохнул.
- Кстати, - продолжила молодая женщина, - ты успел обдумать следующий ход?
- Понятия не имею, каким он будет. Я шахматист, однако сеансов одновременной игры отродясь не давал. И не играл вслепую. Не способен...
Последние солнечные лучи заиграли на светло-оливковой коже Марины, озарили ее прелестное, словно точеное лицо, отразились в огромных зрачках. Приотворив нежные, пышущие жаром уста, женщина приблизила их к губам наемника.
- Хэнк... Милый...
Грохот раскатился над меркнущим океаном, и дикий вой разнесся ему вослед, заглушая все - и стук дизелей в корабельной утробе, и крики долетавших даже сюда, за десятки миль от побережья, чаек, и, разумеется, частое дыхание Марины.
- Господи помилуй!
В одно мгновение Фрост очутился на ногах.
- Идиот! Идиот! - повторял он себе, мчась во весь опор к ходовому мостику, где стоял капитан корабля, Педро Торрес, по прозвищу "Черныш".
Тот уже спешил навстречу.
- Радио! - завопил наемник. - Связывайтесь по радио! Пускай доложат обстановку! Pronto, mucho pronto!1