Армия жизни

Поворотов (начиная заводиться). Но позвольте, Федор Федорович.

Федор Федорович. Да ты не бойся. Не маленький — понимаю. Гонорар твой. Мало будет — добавим. Мы — не газета, копеек не считаем. Так что — не волнуйся.

Поворотов. Да я не из-за этого волнуюсь. Я за вашу дочь волнуюсь.

Федор Федорович. А ты не волнуйся.

Поворотов. А я волнуюсь!

Федор Федорович. А ты не волнуйся. Ну, пришла девке блажь…

Поворотов (уже заведенный). Да я не из-за этого волнуюсь. В конце концов, что это такое! Да как так можно? Вы же… Вы же своей дочери жизнь портите!

Федор Федорович (с интересом глядя на Поворотова). А ты не волнуйся. Она за «шелкографией» носиться не будет.

Поворотов. Ну уж, конечно. Конечно… Но это же слово! Вы понимаете, слово. Это — не обои. Это — не плинтус! Это — не «шелкография», в конце концов!

Федор Федорович. Вот как заговорил?

Поворотов. А вот так. Вот так.

Федор Федорович. Я же тебя по-человечески просил.

Поворотов (заводясь все больше и больше). Это, по-вашему, я не по-человечески!

Федор Федорович (тожезаводясь). О!.. О!.. О!.. Тля бумажная.

Поворотов. Вон отсюда!

Федор Федорович. А… Теперь, значит, вон! Ну ладно… (Царственно идя к двери.) Будет тебе и керогаз, будет тебе и керосинка, будет тебе и баня с финскими веничками.

Поворотов. Вон из моего дома!

Федор Федорович (оборачиваясь). Подумаешь, шишка на ровном месте. Да у меня в первом подъезде тоже писатель живет, в третьем — доктор наук!

Поворотов. Вон, а то я могу ударить!

Федор Федорович (открывая дверь). О! О! О! (Передразнивает гнусавым голосом) «Вон, а то я могу ударить!» Клоп! (Хлопает дверью.)

Поворотов один. Телефонный звонок. Поворотов не снимает трубку. Стоит растерянный посредине комнаты. Берет сантиметр. Наклоняется над шкафом. Встает. Идет к двери, снимает с вешалки плащ и, одеваясь на ходу, убегает.

Квартира, где прошлую ночь гуляла компания. Задернуты шторы, сквозь них еле-еле пробивается дневной свет. В квартире совершеннейший беспорядок. Но не простой, а какой-то «батальный», как на полотнах Верещагина. Смешались столы и диваны. На столе, уставленном остатками еды, стоит аквариум, из которого торчит бутылка из-под шампанского. Пятна на обоях, видимо, от вина. На люстре висит шуба с пришпиленным к ней плакатом, на котором буквами выведено: «Пой, ласточка, пой». Итак далее. Но еще более странное зрелище представляют собой приятели и приятельницы Димы, застывшие во сне в самых невероятных позах и в самых невероятных местах. Двое, например, сжались, обнявшись, в кресле. Чьи-то ноги торчат из-за балконной двери. Чьи-то руки свесились со стола. Один спит стоя, а возле его ног на коленях спит девочка. И так далее.

В квартиру входят Дима и его приятель Миша. Они медленно и спокойно обходят «следы» сражений, стараясь не пропустить ни одной детали. Заглядывают в лицо каждому: то приседают на колени перед кем-то, то, напротив, встают на стул, чтобы рассмотреть, кто же это там уснул на шкафу. Потом подходят к столу, отодвигают чью-то руку, вытаскивают тарелку с колбасой. Жуют. Находят на полу полбатона. Жуют. Садятся на пол, вытянув ноги. С колбасой и хлебом.

Дима. «Спартак» — дохлая команда. Первая тройка ничего, а вторая не тянет. Что пишут — тянет — это ерунда… Не тянет. Думаешь, тянет?

Миша (жуя). Ноу.

Дима. «Химик», правда, ничего, но все равно. Ты видел, как он играл с «Кристаллом»? Позор. Я бы на их месте покраснел, а ты?

Миша (жуя). Нес, офкоз.

Дима. В ЦСКА, правда, ничего есть ребята, но ты знаешь, посмотришь иногда… (Внимательно смотрит на старинное кресло, стоящее в углу. Встает, идет к нему.) Класс все-таки потерян, скажи, Майкл?

Миша. О, йес.

Дима (берет за руки парня, уснувшего в кресле, стягивает его на пол, как труп). Что-то утеряно… Темп, что ли? (Сгибается перед креслом, пытается прочесть, что написано на бронзовой табличке на ножке.) А может, тактика? Нет, все равно чехи нам врежут. Ты как считаешь, врежут или не врежут? (Усаживается в кресло, стараясь как можно лучше устроить там свое тело.) А, Майкл?

Миша. Финита ля комедиа.

Дима. Дело в тренерах. Пока нет настоящего тренера — каюк. Бессмысленно. Правда, Майкл? (Встает с кресла, идет по направлению к двери, на ходу взмахом руки поднимая Мишу.)