Все знакомо в картине, нарисованной в очерке. Один-два прижатых к стене подростка, и перед ними толпа негодующих, возмущающихся взрослых дядей и тетей. Как часто, еще не разобравшись, мы обнаруживаем свое нетерпение, поспешность в решениях и оценках, неосторожность в выражениях, непреклонность в действиях! Раз подросток — значит, хулиган! Но бывает-то и наоборот. И получается, что какой-нибудь доминошник, еще вчера пытавшийся скрыться при виде приближающихся к нему юнцов, сегодня выставляет себя борцом за общественный порядок и учит беззащитного мальчишку в окружении чуть ли не всего — да еще незнакомого мальчишке — двора.
Вправе ли мы предъявлять к подросткам высокие нравственные требования, если очень часто в обыкновенных житейских ситуациях не умеем обнаружить элементарной мудрости взрослого человека?
Случай, рассказанный в статье, получил соответствующую оценку суда и общественности. Но вот какой вопрос возникает: а не является ли этот случай исключением, подтверждающим правило. Разве не могли эти (ну, может, и не эти) ребята в порядке мести совершить насилие над взрослым человеком, который, с их точки зрения, чем-то их обидел? Не секрет, что существует подростковая преступность: квартирные и дачные кражи, ограбления и даже убийства. А вот автор статьи признает за несовершеннолетними даже право вести следствие.
Взрослый человек может не всегда оказаться правым по отношению к подростку, но подростки не имеют права на оценку поступка взрослого или на требование от него извинений.
Лет 20–25 назад мы открыто стали внушать малолетним дешевую мысль об их достоинстве. Достоинство человека, ничего (или еще ничего) не сделавшего для общества, стоит дешево.
Когда я обращаюсь к некоторым взрослым, то слышу ответы, выражающие одну мысль: «Взрослые всегда правы, ты никогда не можешь быть прав в споре с ними».
Я задавал и задаю себе вопрос: почему? Почему я должен смириться с тем, что все старшие могут меня обидеть в зависимости от настроения? Я тоже человек, и у меня есть чувство достоинства.
Где-нибудь на лестничной площадке, в нашем или другом городе, в большом доме, где никому нет друг до друга дела, одиноко стоит мой сверстник, глотает слезы и не может понять, чем он виноват перед какой-нибудь тетей Лизой, у которой развод с мужем, неприятности по работе или маленький сын пришел не в настроении.
Растила сына неуютного и неудобного. Он часто вызывал нарекания, и не без оснований. Но методы воспитания, к которым прибегали соседи, озлобляли его еще больше и делали еще несноснее. Какие судилища они устраивали, сколько слепой ярости видела я в их глазах! Они требовали возмездия за все, в чем он был и в чем не был виноват. И удивлялись, если я не наказывала его тут же, на месте, у них на глазах (значит, не воспитывала!). У меня даже не было сил выяснять, кто именно напроказничал в том или ином случае. Я извинялась за всех сразу, чтобы не распалять их еще больше.
Долгие годы я жила в постоянном ожидании беды, потому что сын мог непоправимо сорваться в ответ на очередные обвинения. У него и своих-то грехов хватало, а ему приписывали все новые и новые. И каждый раз это делалось истерично, злобно и разнузданно. И ему, маленькому, приходилось одному отбиваться от всей этой дворовой своры, пока я не приходила и не уводила его домой.
Теперь он вырос и будет сам карать слабых, вымещая на них свои прошлые обиды.
И теперь, когда я слышу крики во дворе, я бегу на балкон посмотреть, не нужно ли кого-нибудь спасать от моего сына. Страх перед улицей поселился во мне навсегда.
На моей памяти еще ни разу ни один мужчина не подошел к ребятам во дворе, не поиграл с ними в футбол, не научил их какому-нибудь ремеслу. В лучшем случае подростков не замечают, в худшем — гонят, чтобы не болтались под ногами. Мой сын всю свою жизнь искал себе пример для подражания среди мужчин (главным образом приятелей нашей семьи). Привязывался к ним (это льстило взрослым, но и обязывало), готов был на свои маленькие жертвы. А взрослые потихоньку предавали его. Кому нужен вздорный мальчишка с его утомительным обожанием! Даже в комнату, где собирались его товарищи, никто не рисковал заходить больше, чем на 5 минут.
Наблюдаю и за другими ребятами, которые бывают у нас в доме. Все они варятся в своем соку, науку жизни постигают через собственный жалкий опыт, основанный на догадках, слухах и столкновениях с внешним миром.
Вы понимаете, речь идет не о житейских заботах, а о духовной
власти над ними. И тут общение должно быть на полном серьезе, без обмана, без скидок на возраст, к чему мы, взрослые, как правило, не готовы.