Арминэ

Через полчаса мы были у виноградников, что начинались там, где горы постепенно переходят в долину. С великими предосторожностями пролезали мы через отверстия в оградах, переходя из одного виноградника в другой.

И вот мы в колхозных садах. Толстые шесты, глубоко воткнутые в землю, обвитые виноградными лозами, стоят неровно, накренившись, готовые свалиться под тяжестью упругих гроздьев. Лозы стелются прямо по горячей земле. Это очень удобно: можно лечь и зубами отделять кисти от лозы и при этом не опасаться, что тебя увидит сторож. Я отделил несколько самых тугих виноградных гроздьев от лозы, перевязал плодоножки сухой травой — и вот уже у меня готова связка кистей винограда для Грантика. То же самое сделали мои приятели.

Вдруг послышался лай собаки. Мы все трое вскочили и пустились бежать. Лай приближался. Не знаю, как у Тутуша и Вагана, а у меня сердце готово было выскочить из груди.

— Эй, остановитесь! — кричал сторож за спиной.

Остановиться? Как бы не так! Впереди высокая изгородь — частокол, обвитый зеленью дикого винограда. Тутуш и Ваган благополучно перескочили через нее, а я зацепился рубахой за торчащий кол и повис. Ваган и Тутуш уже исчезли из виду где-то в густой зелени.

— Ну, негодник, попался? — тяжело дыша, сказал прибежавший сторож.

Я ничего не ответил, поскольку от страха язык у меня прилип к гортани, и потом, что я мог ответить на это? Конечно, попался, да еще с поличным: тяжелая связка винограда оттягивала мне правую руку. Я висел на колу, нелепо болтая в воздухе ногами. Рукава больно врезались мне под мышками.

— Попался, значит, как в капкан? Вот и виси тут целый день, — сказал сторож, переведя дух и вытирая пот с лица. — Будешь знать, как воровать колхозный виноград. А чтобы ты не убежал, собаку оставлю тебя сторожить. Пожалуй, оставим его висеть всю ночь, а, Арцив? Так оно будет лучше, правда? — спросил сторож свою огромную собаку. Та только свирепо зарычала в ответ.

Такая перспектива совсем меня не радовала.

— Саркис-даи… — начал я.

— Не проси, ни за что не отпущу!

— Саркис-даи, если бы тебе было одиннадцать…

— Но мне не одиннадцать, а пятьдесят шесть, — прервал он меня и опустился на пень. Огромный пес уселся у его ног.

— Если бы тебе было одиннадцать, — продолжал я, — а твоему младшему брату — девять…

— При чем тут младший брат? — возмутился он. — Что ты чепуху мелешь? Полез воровать — вот и виси тут в наказание всю ночь на колу!

Он положил на землю палку, достал из кармана кисет с табаком и не спеша стал крутить самокрутку.

— …А твоему младшему брату было бы девять, и твои папа и мама поссорились бы между собой…

— Что ты городишь? Мои родители давно уже спят в могилах.

— …И ты жил бы у доброй бабушки, а твой младший брат — у сердитой…

Рука Саркис-даи, дрогнув, перестала крутить самокрутку.

— …И если бы твой младший брат тяжело заболел и захотел бы винограду… — Тут я сделал паузу.

Саркис-даи положил самокрутку на колено и задумчиво почесал в затылке левой рукой.

— …И если бы ты ради своего больного брата полез в колхозный сад за виноградом…

Молчание.

— …И если бы тебя поймал в садах колхозный сторож…

Саркис-даи глубоко задумался, вздохнул и уставился в землю.

— …И если бы этим колхозным сторожем оказался я, то, честное слово, я бы тебя отпустил, — закончил я и посмотрел ему в лицо.

По коричневой щеке Саркис-даи — не верите? — покатилась крупная слеза, а у его собаки брови стали домиком. Саркис-даи встал с пня, подошел ко мне, взял меня под мышки, опустил на землю и, не говоря ни слова, зашагал прочь. Пес его, печально опустив морду и поджав хвост, медленно побрел за хозяином. Минуту или две я смотрел им вслед, потом зашагал, только в другую сторону.

* * *

Когда я, лопоухий Тутуш и Ваган подходили к дому нани, было уже около пяти или шести вечера. Солнце клонилось к западу, в воздухе стало чуточку прохладнее, и было не так больно ступать босыми пятками по нагретой земле.

Мы поднялись на веранду и заглянули в окно: нани дома не было. Увидев нас, Грантик приподнялся в постели, лицо его по-прежнему было красное, как огонь.

— Смотри, Грантик, я тебе принес ранний виноград, — сказал я и опустил тяжелые грозди на стоявший рядом с тахтой табурет.

— Мне нельзя, — пролепетал Грантик и слабо улыбнулся пересохшими губами.

— Нельзя зеленый, а этот посмотри, какой спелый, — сказал я. — Правда, спелый, Тутуш?

— Ага.

Я был уверен, что брат заболел от недосмотра. Разве Мец-майрик не говорила об этом?

— Вы стойте на веранде, — велел я лопоухому Тутушу и Вагану, — и, как только увидите, что нани возвращается, стукнете в окно, ладно?

— Хорошо. — Ребята вышли на веранду.

— Ешь, Грантик, ешь. Ты попробуй, какой сладкий — ну прямо как сахар! — Я оторвал прозрачную ягоду и положил себе в рот.

Грантик протянул худую руку, взял большую тугую кисть и принялся есть. Я заметил, что по мере того, как он ел виноград, аппетит возвращался к нему. Покончив с одной кистью, он принялся за вторую, а потом за третью.

Когда раздался предупреждающий стук в оконное стекло, он уже заканчивал третью кисть винограда!