Арминэ

Дядя Сурен в письме сообщал, что в прошлом году во время одного из боев его тяжело ранило и он бы погиб, если бы его, раненного и без сознания, не подобрали белорусские партизаны, которые и выходили его. А после он вместе с ними партизанил до тех пор, пока наши войска не освободили всю Белоруссию от фашистов.

— Андроник-джан! — радостно воскликнула Мец-майрик, обняв его. — Пусть отныне твои болезни перейдут ко мне! А за счастливую новость с меня магарыч!

Она побежала в дом и вынесла пару ярких шерстяных носков:

— Вот тебе подарок. Я их связала сама. Возьми и носи на здоровье.

— Эй, что это у вас там за шум? — крикнула из-за ограды соседка Мариам.

— Ахчи Мариам, письмо, письмо получила от моего сына! — крикнула ей Мец-майрик.

— Вай, свет глазам твоим! Стало быть, черная бумага пришла по ошибке? Вай, какое это счастье!

— Что-что! — крикнула какая-то женщина, проходившая мимо распахнутой настежь калитки. — Значит, Сурен жив и черная бумага оказалась ошибкой?

Изумлению моему не было предела: ведь я считал, что тайна черной бумаги известна лишь мне, Грантику да сельскому почтальону. В глубоком недоумении я взглянул в лицо хромому Андронику. Он поспешно отвел глаза в сторону.

— Э-э, что вы тут все толкуете про какую-то черную бумагу? — удивилась Мец-майрик. — Не такого сына я родила, чтобы его смогли одолеть фашисты! Я и не сомневалась, что рано или поздно получу от него письмо!

— Вай, ахчи, ахчи! — спохватилась вдруг тетушка Сопан. — Забыли про лаваши!

И она бросилась к тондыру. Я тоже кинулся туда.

Несколько лавашей сорвалось со стенок и лежало на дне, в золе, а остальные, с отставшими краями, все еще румянились на стенках, правда, готовые каждую минуту шлепнуться вниз. Тетушка Сопан ловко подцепляла лаваши крючком, вытаскивала их из тондыра и раскладывала на белом холсте. У меня слюнки потекли, до чего вкусно запахло свежеиспеченным хлебом.

— Андроник, Сопан, Мариам, угощайтесь! — весело сказала Мец-майрик. — А ты куда идешь, Сиран? — обратилась она к женщине, которая шла мимо нашего двора, но, услышав про счастливую весть, зашла поздравить бабушку. — Давай тоже угощайся! Геворг, сбегай за сыром.

Я вынес из дому овечьего сыру на тарелке, а тетушка Сопан, вспомнив, что у нее есть полдюжины круто сваренных яиц, побежала за ними. Скоро она вернулась, неся яйца, а с нею вместе — две соседки.

— Свет твоим глазам! — сказали они Мец-майрик и поставили на растянутый по земле холст глиняный кувшин с вином и миску с солениями.

Калитка была открыта настежь, и каждый, кто проходил мимо, увидев, что у нас шумное веселье, присоединялся к кефу — пиршеству, и все радовались, что черная бумага оказалась ошибочной. А я уже ни капельки не сомневался, что про нашу с Грантиком тайну знали все-все в селе, кроме Мец-майрик.

— Дядя Андроник, откуда все узнали про черную бумагу? — улучив момент, спросил я.

— Я и сам удивляюсь, — ответил он, смутившись. — Понимаешь, я только рассказал об этом своей жене и никому больше, честное слово…

* * *

Стемнело, звезды высыпали на черный небосвод, а люди все приходили и приходили. И каждый приносил с собой что-нибудь вкусное, садился в кружок вокруг холста, прямо под открытым августовским небом. Все ели, пили и радовались, что скоро, очень скоро наступит день, когда фашистов побьют окончательно и наши односельчане с победой вернутся домой.

Было уже очень поздно, и свет догорал в керосиновом фонаре, подвешенном к ветке тутового дерева, когда в калитку вошла нани.

— Ахчи Машок, свет твоим глазам! — сказала она и — вы не поверите! — подошла к Мец-майрик и обняла ее так, словно они никогда-никогда не ссорились, а были закадычными подругами.

— Садись, Сона, садись, угощайся свежим лавашем и сыром, — сказала Мец-майрик, усадив ее на коврик рядом с собой.

Потом, подняв голову и заметив, что мы с братишкой клюем носами, подошла и сказала:

— Геворг, Грантик, идите в дом и ложитесь спать. Завтра с восходом солнца отправитесь в путь — за вами приедет Тигран на арбе и отвезет на станцию.

На следующий день утром мы с братом попрощались с нашими бабушками на станции, сели в поезд и отправились в город, к разведенным родителям.