Армитейдж / Armitage

РОЗАННА. Раз всем все ясно, выйти отсюда, пока Фэй будет принимать ванну. Давай, давай, уходи, тиран. Потом я тебе кое-что покажу.

(Выталкивает ЗАХА за дверь. Целует в щеку, пошлепывает по заду).

ФЭЙ (после ухода ЗАХА). Какой же он ужасный.

РОЗАННА. Выглядит ужасным и ведет себя соответственно. Но есть в нем и много другого. А теперь раздевайся. Эту твою одежду, похоже, придется сжечь. А ты выросла милашкой, несмотря на всю твою злость. И еще похожа на его умершую жену и его приемную дочь, Элейн. Может, поэтому он был так суров с тобой.

ЭЛЕЙН. Маргарет, я хочу тебе кое-что сказать.

ФЭЙ. Я думала, его приемная дочь Маргарет.

РОЗАННА. Элейн была ее сестрой. Нарисовала все эти картины, давным-давно. Умерла молодой. И тебя это ждет, если ты не научишься сдерживать себя.

ФЭЙ. Тогда научи меня. Его ты быстро окоротила. Научи меня, как это делается. Научи меня всему. Я учусь очень быстро.

РОЗАННА. Кто бы сомневался.

ЕВА. Императрица воды и ее пеликаньи дочери.

Картина 5

(Сцена темнеет. Гроза)

МАРГАРЕТ. В 1818 году, когда мне было семнадцать, а Элейн пятнадцать, мы проснулись ночью, и шел очень сильный дождь, и сверкали молнии, и гремел гром, и мне полагалось оберегать остальных, потому что я была старшей, а мама к тому времени, по большей части замыкалась в себе, бродила по дому и сочиняла какие-то странные стихи. Так что мы, Элейн, я и наш брат Джонни, его тогда было восемь, могли надеяться только на себя. Но я испугалась, в те дни я всегда чего-то боялась, а вот Элейн – нет. Она как раз ничего и никогда не боялась.

ЭЛЕЙН (подходит к кровати МАРГАРЕТ и утешает ее). Не плачь, Маргарет, гроза не причинит тебе вреда. Это всего лишь Бог, а Бог никогда не причинит тебе вреда, потому что ты такая красивая, а Бог никогда не причиняет вреда красивым людям. Это закон.

МАРГАРЕТ (когда ЭЛЕЙН ведет ее вниз по лестнице). И она взяла меня за руку, и повела вниз по лестнице, в темноте, и за дверь, в дождь. Я испугалась и метнулась назад, а Элейн смеялась и стояла под льющим как из ведра дождем, среди грома и молний, и ее ночная рубашка промокла, и прилипла к грудям, и ее длинные волосы намокли, но она плевать на это хотела, а из окна под крышей кто-то наблюдал за ней. Это был Зах Пендрагон. И его глаза сверкали при вспышках молний, как глаза вервольфа, и он наблюдал, как она танцует в грозу и смеется, и он не произнес ни слова.

ДЖОН. Элейн?

ДЖЕЙМС. Элейн?

ФЭЙ (смотрит на ДЖОНА). Что? О чем ты думаешь? Что там произошло?

(ЭЛЕЙН стоит по центру авансцены, закинув голову. Все остальные смотрят на нее).

Картина 6

МАРГАРЕТ. Поздним летом 1805 года мама, папа и Зах Пендрагон взяли меня и Элейн на пикник к северу от города. Мне было четыре года, Элейн – два, и мы играли среди луговых цветов, тогда как взрослые сидели и разговаривали под дубом, посаженном давно умершим датчанином, и уже тогда среди них взошли хрупкие ростки предательства. Все это напоминало райский сад из моей книжки с картинками.

ЕВА. Лето умирает.

ДЖЕЙМС. Оно до смерти нам наскучит, если не умрет.

ЕВА. Зах, я думаю, это твой долг – поднять настроение Джеймсу. Я надеялась на пикник, но он только загоняет его в философскую тоску. Он все еще в депрессии из-за того, что этот ужасный Аарон Бёрр остался на свободе после убийства бедного мистера Гамильтона.

ЗАХ. Если он в депрессии, то напрасно. Бедный мистер Гамильтон сам напросился.

ДЖЕЙМС. И как это понимать?

ЕВА. Я не позволю вам цапаться из-за политики. Какая потеря времени. Если хотите, цапайтесь из-за меня. Борьба за женщину, по крайней мере, приносит сексуальное удовлетворение.

ЗАХ. Дуэль между Бёрром и Гамильтоном в большей степени связана с женщинами, чем с политикой.

ДЖЕЙМС. Это ложь.

ЕВА. Джеймс, негоже тебе называть Заха лжецом. Мне известны примитивные мужские законы, и я не потерплю никакого варварства в моей семье и среди близких мне людей. Да и какое это имеет значение? Гамильтон мертв, как Навуходоносор.

ДЖЕЙМС. Как вы можете быть такими бесчувственными? Он был моим другом.

ЕВА. Чушь. Это всего лишь отговорка, и ей не хватает убедительности.

ДЖЕЙМС. Отговорка?

ЕВА. Ты пытаешься скрыть то, что тебя действительно тревожит?

ДЖЕЙМ. И что меня тревожит?

ЕВА. Кто знает? Прислушайтесь к пчелам. Господи, в конце лета есть в их жужжании что-то такое, от чего по моей коже бегут мурашки.

ДЖЕЙМС. Так что, по-твоему, меня тревожит?

ЗАХ. Джеймса тревожит жестокость Бога.

ЕВА. Я не верю, что Бог жесток, хотя должна признать, что иногда он предпочитает выглядеть глуповатым.

ДЖЕЙМС. Нельзя так говорить.

ЕВА. Джеймс думает, что мы отправимся в ад, Зах.

ЗАХ. Нам нет нужды отправляться в ад. Мы живем в Нью-Йорке.

ЕВА. Нью-Йорк прекрасен.