Арни снова голоден

Чтобы сразу обезвредить мелкого кусаку она подкралась к тому сзади и резво накинула на белобрысую голову холщовый мешок. Брат отчаянно забился в крепких девичьих руках, невнятно мыча и неумело барахтаясь, но Надя была к этому готова. Она привязала Олега к дереву плотным жгутом-шпагатом, как можно сильнее стянув мальчишке руки за спиной. Верёвки безжалостно впились в детскую плоть, отчего маленькие кисти побелели.

– Ори, сколько влезет. Соседи уехали, спасать тебя некому, – равнодушно проговорила сестрёнка, стаскивая мешок-защиту с головы братика, – Сейчас курочку принесу. Самую жирную!

Насмерть перепуганный Олежка заорал благим матом, что было мочи, и беспомощно расплакался.

Содержимое детского желудка изверглось вонючим фонтаном вместе с брызнувшей из-под топора тёмно-вишнёвой крови. И затем чувствительный Надькин нос ощутил и другой внятный, говорящий сам за себя запах. Светлые штанишки Олежки приобрели крайне подозрительный желтоватый оттенок.

– Обосрался? – закричала разозлённая девчонка в бешенстве, в приступе ярости суя окровавленную, бьющуюся в предсмертных конвульсиях тушку прямо в лицо зарёванному пацанёнку, – Смотри, трус. Смотри сюда, гад!

Обезглавленная курица рванулась и неожиданно вырвалась из цепких Надькиных рук, отчаянно хлопая крыльями. Перепачканный куриной кровью, рвотными и каловыми массами Олег тут же потерял сознание.

Вечером того же дня мать впервые избила Надьку до багровых синяков и заперла хулиганку в сыром и холодном погребе.

Зато неразговорчивый Олег заговорил. Видимо, запредельный испуг привёл, наконец, сбившиеся из-за сложных родов нервные процессы в норму.

– Смари, г-гад! Г-гад! – бегал он по огороду, топча смелыми ногами вьющиеся по земле листья тыквы, пока избитая Надька сидела в погребе с банкой сливового компота в руке, прижатой к огромной фиолетовой шишке на глупом лбу.

Больше никогда мать не доверяла Надежде младшего брата и повсюду таскала его с собой.

Глава 4. Социализация

Осенью закрыли сельскую школу. Деревенька отживала своё. Люди массово уезжали в город, учить немногочисленных детей стало некому. Урбанизация поглощала близлежащие сёла, как мифическая Харибда, оставляя после себя заросшие сорняком пустыри и полусгнившие, покосившиеся без заботливой хозяйской руки избы.

В городе давали жильё, а рабочих рук всегда не хватало. Кроме того, в случае бытового насилия Людмила могла обратиться к участковому, ведь пьяниц и дебоширов в стране не любили. Поэтому, когда супруг позвал их в Н*, мать семейства сомневалась недолго. Разнополые дети давали надежду на получение двухкомнатной, а то и трёхкомнатной квартиры, и это вселяло уверенность в будущем. А ещё Людмила давно хотела сделать химическую завивку на свои русые, прямые и тонкие, как солома, волосы, но выйти с новой причёской «в люди» в посёлке было некуда. Теперь всё изменится! А потом, когда у забитой, не видящей в жизни ничего хорошего женщины появится престижная (да хоть какая) работа, большая квартира и шикарная, модная внешность, можно будет подумать и о разводе.

Оптимизма матери Надя не разделяла. Дурной холодок под ложечкой всё чаще мучал её тревожными, дождливыми вечерами. Здесь, в своём безрадостном, но привычном мирке, она была по-своему счастлива, а о большом и шумном муравейнике по ту сторону забора она не знала ничего. Наверняка придётся ходить в большую, городскую школу, общаться с другими учениками и пытаться с ними подружиться. Привыкшая к уединению девочка бессознательно опасалась, что не впишется в новую жизнь и, конечно, оказалась права.

После переезда в город стало очевидно, что за место под солнцем Наде придётся драться. Оказалось, что она некрасивая, грузная и застенчивая, а такие девочки никому не нравятся. Кроме того, к двенадцати годам у неё заметно округлилась грудь, чего коварные и завистливые ровесницы не прощали.

В моде были светленькие и стройные, с узкими бёдрами и голубыми глазами, а Надежде с внешностью не повезло. Как же ненавидела она, волоокая и тучная, похожая на недавно отелившуюся корову, белявых, смелых, симпатичных и высокомерных девочек! Точнее, она ненавидела одну из них… Сашку!

– Осинцева, ты в каком универмаге шаровары покупаешь? – язвительно интересовалась стройная Александра, когда они переодевались на физкультуру, – Ой, прячьте провиант, а то Осинцева сожрёт, – ёрничала красивая дрянь в столовой под ехидные смешки многочисленных приспешниц.