Аромагия. Книга 1

Я смотрела в глаза своей смерти, и сознание корчилось от ужаса, видя дикий блеск этих глаз. Дурочка, какая же я самонадеянная дурочка! Боги, милосердные мои боги, неужели все закончится вот так?

«Валериан…» – подумала я, жалея, что не успела попрощаться с сыном…

Неподалеку раздался грохот, словно кто-то мчался, отшвыривая с пути мешающие предметы. Мгновение, и за спиной господина Гюннара распахнулась дверь. Он повернулся на шум, выпуская меня.

«Утер!» – хотела сказать я, но истерзанное горло не повиновалось. Надо думать, он решил, что меня слишком долго нет, что-то заподозрил и решил проверить…

Разъяренный ординарец молча бросился на моего обидчика.

Забившись в кресло, я наблюдала за дракой, забывая дышать. На стороне господина Гюннара было оружие, зато Утер превосходил его умением…

Ловкое движение фотографа, и из руки ординарца хлынула кровь. Я закусила губы, пытаясь удержать крик – боялась хоть на мгновение отвлечь своего спасителя.

Несмотря на рану, Утер не собирался отступать. Он удвоил усилия и наконец выхватил из руки сумасшедшего нож.

– Мразь! – выдохнул Утер, с силой ударяя его рукоятью в висок.

Фотограф без звука осел на пол.

По щекам моим покатились слезы, а дрожащие губы улыбались. Подозреваю, выглядела я в тот момент жалко, но мне было все равно. Ординарец разрезал связывающие меня веревки и осторожно поставил на ноги. Рыдая, я прижалась к нему, цепляясь за него, как утопающий хватается за спасательный круг.

– Будет, будет, – приговаривал Утер, неловко гладя мои волосы.

– Я хотела… а он… – хрипло и сбивчиво пробормотала я.

Ординарец поморщился и осторожно отодвинул руку.

– Вы же ранены! – спохватилась я, торопливо вытирая щеки. – Простите меня. Вам нужна помощь.

– Потом! – отстранился Утер. – «Леденцы»…

– Да, – спохватилась я. – А… он?

Ординарец пожал плечами. Вдвоем мы кое-как связали сумасшедшего и, поддерживая друг друга, выбрались наружу.

В доме уже сновали сыщики, и, увидев их, я окончательно поверила в чудесное спасение. Впоследствии выяснилось, что Утеру не понравился мой визит к постороннему мужчине, так что он потихоньку пробрался в дом через окно и услышал мои крики. Как тут не порадоваться столь трепетному отношению ординарца к чести командира?

Словом, опасного безумца ждала лечебница, убитых девушек – достойное погребение, Утера – доктор, инспектора – похвала начальства, а мне предстоял нагоняй от драгоценного супруга.

Меня доставили домой в полицейской двуколке. Наверное, стоит принять чего-нибудь успокоительного после всех треволнений сегодняшнего дня. Пожалуй, валериана с пустырником подойдут…

Дверь распахнулась, и на пороге показалась Сольвейг. Она смерила подозрительным взглядом меня, осторожно поддерживаемую под локотки бравыми констеблями. Воображаю, как я выглядела: простоволосая, растрепанная, с покрасневшим от слез лицом и в сопровождении полиции!

– Явились! – буркнула Сольвейг не очень-то приветливо и припечатала: – От дурной головы и ногам покоя нет!

Я усмехнулась: неплохое напутствие. Хорошо хоть не эпитафия…

Глава 2 Любовное зелье

В тот вечер я возилась с травами в «Уртехюсе». Ингольв все еще злился, так что я старалась поменьше времени проводить дома. Муж долго меня отчитывал, узнав об истории с фотографом.

В памяти всплыло перекошенное лицо Ингольва.

– Ты что, совсем ничего не соображаешь?! – горячился он. – Какого… тебя понесло в его дом? Ты хоть понимаешь, что скажут люди?

По его мнению, моя вульгарная манера совать нос не в свое дело компрометировала уважаемого полковника.

– Тогда господин Гюннар продолжил бы убивать девушек, а не оказался бы в тюрьме! – не выдержала я.

– Так ты еще и споришь?! – взвился муж, угрожающе нависая надо мной.

Ингольв весьма болезненно относился ко всему, что могло бросить тень на его положение. Надо признать, для этого у него имелись причины. Когда мы поженились, Ингольв был в звании лейтенанта, и без меня он вряд ли достиг бы нынешнего положения. И он никогда не сможет этого забыть…

Словом, неделю назад мы поссорились.

Некрасивые подробности не шли из головы: искаженный злостью рот мужа, обидные слова. Если бы память о приятных моментах была столь же крепкой! Но невесомое благоухание яблоневых лепестков испаряется из мыслей так же быстро, как увядают цветы, а вот горькие плоды болезненных воспоминаний хранятся годами…

Позабыв о греющихся на плите ингредиентах, я сидела, подперев голову рукой, и смотрела в окно. На стеклянной поверхности дрожали и танцевали тени и, как в зеркале, проступали какие-то образы, которые тут же смывал ливень.

Так одиноко… Если закрыть глаза, то можно представить, что это не дождь стучит, а почтальон, который принес долгожданное письмо. Глупо, ведь Ингольв не позволил мне вести переписку с родными и друзьями.

Я словно вновь слышала резкий тон новоиспеченного мужа: «Запомни, теперь твое место рядом со мной! Не хочу, чтобы родственники настраивали тебя против меня! Так что не смей им писать, я запрещаю».

И свой собственный, растерянный и оттого по-девчоночьи тонкий голосок: «Любимый, но ведь это моя семья!»