Аромагия

Как нелепо, как несправедливо! Как же вы могли это допустить, мои боги?! Я больше никогда не назову вас милосердными…

Вспомнился усталый голос Исмира: «Если бы я действительно собирался убить мальчишку, какой смысл был сообщать вам об этом заранее? Проще поставить перед фактом, когда приговор уже будет приведен в исполнение».

Значит, он действительно это сделал?! Тогда к чему было это все? Проверял меня?

Впрочем, какая теперь разница…

— Альг-исса, ты сможешь перевезти нас с Валерианом на материк? — губы едва шевелились, а в голове царила ледяная пустыня. Я с некоторым трудом села, опираясь на дрожащие руки.

— Да легко! — Альг-исса слегка оживилась. — Ай, только что скажут драконы?

— Драконы?! — взвилась я, чувствуя, что готова покусать всех ледяных без исключения. И повторила громче: — Да какое мне дело до твоих драконов? Я лечила их детей, а они убили его! Слышишь, убили! Я же его…

Я не договорила, потому что в коротком слове «люблю» больше не было смысла.

И зарыдала. Тяжело, некрасиво, прижимая ко рту тыльную сторону ладони.

Альг-исса молча придерживала меня за плечи.

— Мам, не плачь! — просил Валериан, сам едва сдерживая слезы. — Мам, ну прекрати!

— Иди, собирайся, — проговорила я сквозь всхлипы. — Мы уезжаем.

— Куда? — подозрительно осведомился сын.

— В Мидгард! — ответила я, решительно вытирая щеки. У меня еще будет время его оплакать…

Зимой по замерзшему морю на северо-востоке острова можно было передвигаться пешком. Или, что куда удобнее, верхом. Хельги, резвясь, скакал по прочному льду, Альг-исса пела вполголоса (надо думать, понижая голос в знак траура), а я прижимала к себе сына.

И не оглядывалась, хотя безбрежные снега сверкали ярче праздничной иллюминации.

Лед больше не казался мне красивым. Он был мертвым.

Я рвалась в Мидгард, как раненый зверь рвется в нору. Там я смогу зализать раны, хотя сердце мое осталось в вечных льдах Хельхейма, похороненное вместе с Фиалкой и Петтером.

«Уртехюс», дом, муж, друзья, положение в обществе… Я лишилась всего.

Теперь все, что у меня есть, — сын. Главный мужчина в моей жизни…

Глава 11. Мидгард

Три года спустя.

Ясным апрельским утром за завтраком собралась вся семья. Точнее, те ее представители, кто сейчас был дома: я, Валериан, бабушка и дедушка.

Через громадные, до пола, окна лился солнечный свет. Травяная зелень обстановки с розовато-абрикосовыми штрихами, а также витающий вокруг аромат миндаля, полыни, листьев фиалки и гальбанума — острый, яркий, изумрудный — создавали весьма эффектный фон для семейной ссоры.

— Мам, ну почему? — басил Валериан, угрюмо глядя в тарелку. — Я решил, кем буду! Не хочу я всю жизнь копаться в твоих дурацких травках!

Я методично кромсала омлет, бабушка и дедушка не вмешивались, предоставляя мне увещевать сына.

— Ты еще слишком мал, — негромко пояснила я, отправляя в рот кусочек. И тут же поняла, что это был ошибочный ход.

— Мал?! — взвился Валериан, хлопая по столу так, что подпрыгнула посуда, а лакей испуганно вздрогнул и вжал голову в плечи. — Мама, мне уже шестнадцать!

Я вздохнула, понимая, что сейчас не время говорить, что шестнадцать — это совсем немного.

Сейчас Валериан до боли напоминал своего отца — и характером, и упрямым взглядом чуть выпуклых голубых глаз. Впрочем, неудивительно. Раньше мне нужно было думать, за кого выходить замуж!

— Объясни, с чего ты решил, что господин Утесов примет тебя с распростертыми объятиями? — поинтересовалась я, откладывая приборы. Все равно аппетита у меня не было.

Я поправила на коленях белоснежную салфетку, прикрывающую черный креп платья. Я все еще носила глубокий траур, хотя считалась вдовой уже три года и вполне могла надевать фиолетовое, темно-синее или серое.

Моя версия гибели мужа звучала как: «Погиб во время беспорядков». По счастью, для соседей заговор в Хельхейме казался чем-то настолько далеким и неинтересным, что меня почти не расспрашивали. К тому же я виртуозно научилась в нужный момент извлекать платочек и прикладывать к глазам, изображая скорбь.

— Вот, здесь написано! — сын извлек из кармана аккуратно сложенный (и, надо думать, бережно хранимый) листок, оказавшийся газетной вырезкой. — Господин Утесов, знаменитый авиатор, объявляет о наборе на обучение летчиков…

У меня вырвался тяжелый вздох. Господин Утесов, прославившийся своим сенсационным перелетом через пролив между Мидгардом и Ванахеймом, был кумиром Валериана. Мальчишка вбил себе в голову, что должен любой ценой стать пилотом, и теперь настырно добивался желаемого.

Надо думать, давнишние полеты на драконе произвели на него неизгладимое впечатление.

— Полагаю, господин Утесов имел в виду взрослых, — заметила я ровно.

— И я — взрослый! — парировал сын, встряхнув рыжей челкой. С полгода назад он заявил, что будет отращивать волосы — видите ли, ему так больше нравилось, и теперь мучился с отрастающими лохмами.