Аромагия

Смуглые пальцы Петтера составляли разительный контраст с белоснежными стеблями, усиливая ощущение нереальной хрупкой красоты. Эта непрочность обманчива: они сохраняют свою прелесть всю зиму, и тают, только когда богиня зимы Скади удаляется в чертоги мужа…

Кто мог прислать это чудо?! Оно ведь стоит целое состояние!

— Здесь есть карточка, — нарушил завороженную тишину Петтер, и в его темных глазах мне почудилось предостережение.

— Спасибо! — ответила я, принимая цветы.

«С благодарностью за все», — гласила записка. Лаконичная руна иса красовалась вместо подписи…

В футарке[17] две «и», и если ингуз — это Ингольв, то иса[18]…

Потупившись, я прижала цветы к груди, пытаясь скрыть дрожь в руках — вовсе не от избытка нежности, а от желания сдавить пальцами шею Исмира. Как он посмел так меня подставить?!

— Лучше бы они что-нибудь полезное в хозяйстве прислали! — вторгся в мои смятенные мысли недовольный голос мужа.

Что-то резануло меня в этой фразе. Постойте, почему он сказал «они»?!

Я подняла голову и словно напоролась на пристальный взгляд Петтера, будто на острие рапиры. Мгновение — и мальчишка отвел глаза.

Неужели он ни словом не обмолвился об Исмире?

— Ты ведь знаешь хель, они никого не слушают, — я забросила пробный камень, чувствуя, как колотится сердце.

Ингольв скривился, будто разжевал лимон, к острому хрену и щавелю — недовольству — от которого першило в носу, добавилась кисловатая горечь лимонной цедры.

— Вечно эти хель! — пробормотал он недовольно.

Я на мгновение опустила веки, пряча нахлынувшее облегчение. Значит, у Ингольва не возникло даже подозрений — руны иса и хагалаз издавна считаются символами Хельхейма вообще и хель в частности.

Пожалуй, лучше уйти от разговора. Надо бы проведать господина Бранда, не нравятся мне его головные боли. Только Ингольву лучше об этом не говорить — он верит лишь в ортодоксальную медицину (то есть начертать руны и молиться, чтобы больной выздоровел).

— Дорогой, — улыбаясь, проворковала я. — Извини, мне нужно переодеться к обеду.

Встав на цыпочки, поцеловала мужа в щеку, и, не мешкая, направилась к выходу.

— А розы? — окликнул он.

— Пусть стоят здесь. — Не оборачиваясь, откликнулась я. — Не люблю цветы, которые не пахнут.

Ступени лестницы тихо поскрипывали под ногами, дубовые перила (роскошь по здешним меркам) были почти шелковистыми на ощупь. За многие годы запах полироли — лимонное масло и пчелиный воск — впитался в дерево, как вода в песок. Приятная кислинка, чуть подслащенная медом, дразнила нос…

Пожалуй, я люблю фактуру лишь немногим меньше ароматов. Гладкие окатыши на морском берегу, живое тепло дерева, воздушная легкость взбитых сливок, скользкая маслянистость стручков ванили, шероховатость льняного полотна, колкие сосновые иголки… Разве можно довольствоваться зрением и слухом, когда другие чувства открывают такой пир ощущений?! Только лучше не обнаруживать свое отличие от других…

По коридору второго этажа гулял сквозняк. Казалось, он негромко ругался, запинаясь о пыльные листья растений у окна, и нетерпеливо отталкивал их с пути. И запах — вкусный, дразнящий — похожий на лавровый лист.

Я нахмурилась, подозревая, что обоняние меня подводит. Кухня внизу, на первом этаже, к тому же оттуда редко тянуло специями (Сольвейг относилась к ним весьма пренебрежительно). Терпкий жарковато-перечный аромат несказанно интриговал, и, прикрыв глаза, я попыталась уловить его источник. Надо думать, инспектор Сольбранд непременно сострил бы что-то насчет рыжей лисицы на охоте.

Слепо выставив вперед руку, я шла по коридору, повинуясь властной волне запаха. Надеюсь, слуги не застанут меня за этим неподобающим занятием! Впрочем, мой авторитет в их глазах ронять уже некуда.

Я почувствовала, как рука коснулась дерева, которое послушно поддалось толчку. Распахнула глаза и ошарашено уставилась на приоткрытую дверь в спальню свекра. Поверить, что господин Бранд пользовался эфирными маслами… Куда вероятнее, что из-за усталости и нервной встряски нюх меня подводит.

Пожалуй, свекра лучше навестить попозже, а пока стоит заглянуть в мою комнату за нужными снадобьями.

Я остановилась на пороге спальни, любуясь обстановкой. Уютное тепло деревянной обшивки, разномастные подушки и изящное покрывало на постели… Последнее почти скрылось под грудой наваленных поверх него нарядов. Надо думать, Уннер ответственно отнеслась к поручению привести мою одежду в порядок, но в данный момент куда-то отлучилась.

Подозреваю, что «куда-то» означало на первый этаж, поближе к милому ее сердцу Петтеру. Я слегка пожала плечами, недоумевая, что она нашла в этом нескладном мальчишке. Разумеется, он умен, храбр и благороден, но девицы в возрасте Уннер больше обращают внимание на смоляные кудри и жаркие взгляды! Достаточно вспомнить, как я сама потеряла голову от голубых глаз и алого мундира тогда еще лейтенанта Ингольва! Можно подумать, внешность имеет значение для совместной жизни…