Уходит. А под рёбрами уже не жжёт – наоборот, становится холодно. Холодно и пусто, словно грудную клетку вскрыли и обложили ещё трепыхающееся сердце кубиками льда. Дрожащие пальцы слабо загребают густой воздух, пахнущий лилиями. Голос разума, раньше всегда помогавший в безвыходных ситуациях, теперь просто смеётся – смеётся над ним.
Эрен больше не придёт.
А потом Армин открыл глаза. Открыл – и долго, не моргая, всматривался в знакомый потолок, на котором уже изучил каждую трещинку. Кошмар, очередной кошмар, пусть на этот раз и без крови и титанов. Во снах нет ничего жуткого, они исчезают, стоит только захотеть проснуться. Армин уговаривал себя, кажется, даже беззвучно шептал разумные слова – а внутри постепенно раздувался ноющий ком, поднимался вверх по горлу, до боли сдавливал лёгкие. Он отвернулся к стене, стиснул зубы, пытаясь успокоиться – и смог лишь на пару мгновений удержать выступившую на глазах влагу, чтобы после беспомощно трястись, как в лихорадке, вгрызаться в грязную простыню, но не издать ни звука.
- Армин, извини, что тогда ушёл. Я правда больше не мог остаться, - спокойный, чуть виноватый голос Эрена заставил вздрогнуть и зажмуриться. – Постой… что с тобой? Ты что, плачешь?..
Мир расплывался, терял чёткие очертания – и скорее наощупь Армин отыскал руку Эрена, вдохнул глубже. Не нужно бояться. Эрен не бросит друга, что бы ни случилось. Даже если не готов стать для него чем-то большим. Они могут быть друзьями, почти братьями. А он… он сильный. Выдержит. Должен.
- Соберись, ты же не тряпка, не реви, - успокаивающе бормотал Эрен, гладил вздрагивающую ладонь. И в самом деле – неужто так сложно собраться с силами, прямо высказать всё? Они ведь никогда ничего друг от друга не скрывали. Что толку в бесполезных слезах?! Армин понимал это – и не мог перестать плакать, злясь на себя за подобную слабость. Он бы проклял себя за слабость, оставил бы в одиночестве. Эрен… Эрен не смеялся над ним. Не уходил.
- Я не хочу быть тебе обузой.
Армин ждал любой реакции. Но уж никак не лёгкого подзатыльника.
- Балда. Сколько ещё будешь выдумывать всякую чушь? Ты ведь не дурак вроде, а простых вещей не понимаешь.
Армин потёр затылок и удивлённо посмотрел на друга детства. Тот наклонился к самому уху и заговорщицки шепнул:
- Только не заставляй меня здесь с тобой целоваться, ладно? Что-то мне подсказывает, что вон той дамочке в сером это не понравится. Она и так на меня недобро косится.
Эрен не лгал, не утешал, переступая через себя. Давящий ком лопнул и испарился, как испаряется кипящая вода. Сомнения… Эрен даже не сомневался. Он готов был принять Армина любым, даже таким слабым и бесполезным, как сейчас. Принять не только как друга, но и как любимого. Так просто… и так сложно понять.
- Что будет, когда меня выставят отсюда?
- Что будет? Ну, для начала, Легион позаботится о том, чтобы подыскать тебе хоть какое-нибудь жильё и работу. Или ты думаешь, что тебя просто бросят помирать? Не надейся, - Эрен ободряюще улыбнулся. – А потом мы прикончим всех титанов и отправимся исследовать внешний мир.
В словах друга звучала столь заразительная уверенность, что слёзы окончательно высохли. Губы Армина чуть дрогнули, выдавая слабую полуулыбку, но глаза оставались серьёзными.
- За стенами я не смогу защитить тебя… больше не смогу. Не хочу однажды услышать, что ты не вернулся.
- Ну, тогда я просто буду всегда возвращаться.
Запах лилий таял в воздухе, казался почти неощутимым. Словно не осталось во всём мире ничего – только рука, за которую хотелось держаться и сегодня, и завтра, и всю оставшуюся жизнь.
- Мы увидим, что там, снаружи. Обещаю.
- Пусть даже не увидим, - Армин сжал жёсткую ладонь крепче, прижал к губам. – Просто постарайся не погибнуть там.
А после они молчали, молчали долго, склонившись друг к другу и столкнувшись лбами. Никаких слов, никаких вымученных признаний. Слишком многое в мире просто невозможно описать словами. Армин и Эрен держались за руки, а где-то в стороне счастливо смеялась малышка Агни, отыскавшая среди выживших своего отца.
Можно отнять у людей многое: семью, дом, даже жизнь. Но есть кое-что, что никогда не истает и не исчезнет в дурманяще-остром запахе ненавистных цветов.
Невозможно отнять надежду.