Аромат гниющих лилий [СИ]

— Я здраво оцениваю свои перспективы, — слишком серьёзный голос, чёткие, режущие слова. — Либо я стану обузой для тебя и остальных, либо умру.

— А варианта, что ты не так уж бесполезен, у тебя нет?! — Эрен почти злился; хотелось повернуться, посмотреть другу в глаза. — Мозги-то тебе не откусили! В конце концов, на инвалидной коляске ты сможешь передвигаться сам — ты же можешь сидеть? Так что «подыхать в постели» — точно не про тебя. У тебя будет жизнь — нормальная жизнь, так что нечего раскисать.

Эрен замолчал, переводя дыхание. Он не ждал ответа. Армин зажмурился, устало выдохнул.

— Я не увижу мир за стенами.

Покачивались на ветру густые гроздья пахучей сирени. Солнце спряталось за облаком, и стало чуть темнее.

— Увидишь. Там же не обязательно ходить пешком. В конце концов, пристроишься в телеге. А если где-то будет не проехать — я просто тебя потащу.

Ведь они сражались с титанами ради мира за стенами — неведомого и потому прекрасного. Порой Эрену казалось: Армин забыл, оставил себе лишь усталость и стремление одолеть титанов. Нет. Помнит.

В глубине сада скрывалась старая каменная скамья, где Эрен осторожно пристроил лучшего друга: сколько ни говори о лёгкости, а спина явно имела насчёт переноски людей совсем другое мнение. Сам он сел рядом, запрокидывая голову и вглядываясь в пронзительно-голубое небо с редкими обрывками облаков. Смотрел — и успокаивающе сжимал дрожащую ладонь Армина, сжимал неосознанно, не задумываясь о том, положено ли так успокаивать или нет.

— Эрен… — едва начав говорить, он осёкся, будто разом растерял заготовленные слова и теперь мучительно пытался их вспомнить. Эрен ждал. Ему казалось — сейчас он услышит что-то важное, слишком сильно вцепились в руку бледные пальцы, слишком умоляюще смотрели голубые глаза — совсем близко, стоит только наклониться, и столкнёшься лбами. На губах застыл слабый отголосок чужого дыхания. Они сближались — медленно, сами того не замечая, гипнотизируя друг друга взглядом. Армин облизнул пересохшие губы и шепнул:

— Ненавижу лилии.

Снова кончились слова. Наверное, им тоже не нравится запах лилий и сирени, вот и разбегаются во все стороны. Они снова молчали, но прежнее напряжение постепенно развеивалось. Может, таяло на солнце, как кусок брошенного на сковородку масла.

Эрен смутно понимал, что происходит: голова кружилась то ли от резкого цветочного запаха, то ли от искусанных губ, слабо соприкоснувшихся с его собственными. Он часто представлял себе свой будущий первый поцелуй, но никогда — как неуверенное соприкосновение губ, больше похожее на отчаянный крик о помощи.

«Ты мне нужен».

Глава VI

— Армин, я думаю, тебе стоит знать правду.

Такое начало разговора всегда настораживает. В какой-то степени — даже пугает. Разве станут так серьёзно смотреть, собираясь сообщить хорошую новость? Эрен сидит рядом и любуется на потолок, пол, стены, лишь бы даже случайно не встретиться взглядами.

— Я хочу поговорить… ну, о том, что случилось в саду. Ты понимаешь, о чём я, да? В общем… об этом.

Его голос звучит неуверенно, дрожит при каждом новом слове. Эрен — не оратор, это уж точно. Армин привстаёт, опираясь на локоть, пытается заглянуть в глаза — и друг детства отворачивается, жмурится, губы кривятся в неловком подобии улыбки.

— Ты поймёшь. Мы… мы ведь друзья, так что надеюсь, поймёшь. В общем… не делай так больше, пожалуйста.

Сердце, до того колотившееся слишком быстро, замирает так резко, что перехватывает дыхание. Кажется — вовсе остановится. Всё правильно. Ошибка. Просто ошибка. Нужно собраться с силами, понять. Армин никогда не считал себя идиотом, так почему позволил надеяться на что-то? Нужно улыбнуться в ответ, сказать что-нибудь дружеское, нужно…

— Тебе было неприятно?

Слова вырываются сами, пусть и хочется зашить себе рот, поймать их в воздухе и затолкать обратно в глотку. Пусть даже подавиться ими и задохнуться. Замолчать, пока ещё можно обратить всё в шутку. Пока они ещё могут остаться друзьями.

— Неприятно?.. Чёрт возьми, это было попросту мерзко! — Эрен скривился, будто его неожиданно затошнило, и тут же торопливо натянул прежнюю напряжённую улыбку. — Я… извини… я хотел сказать, что мне никогда не нравились парни. Я думал, ты тоже нормальный, а не долбанный извращенец.

Каждый вдох даётся с трудом, будто под рёбра раз за разом вонзается тупая раскалённая игла. «Мерзко». «Я думал, ты нормальный». И всё, на что можно было надеяться, рассыпается, как карточный домик.

— Если уж честно, я просто не хотел тебя расстраивать, — Эрен пожимает плечами, отодвигается в сторону. — Но, с другой стороны, я бы тоже второй раз не выдержал — точно бы тебе врезал. Лучше уж сказать. Ты же сильный, так что… выдержишь. Ладно, мне пора. Я кое-что обещал Микасе, так что…

Уходит. А под рёбрами уже не жжёт — наоборот, становится холодно. Холодно и пусто, словно грудную клетку вскрыли и обложили ещё трепыхающееся сердце кубиками льда. Дрожащие пальцы слабо загребают густой воздух, пахнущий лилиями. Голос разума, раньше всегда помогавший в безвыходных ситуациях, теперь просто смеётся — смеётся над ним.