Аромат грязного белья (сборник)

Америка с конца семидесятых пребывает в перманентном состоянии общественной и личной «паники, возникающей при упоминании о сексе». Для этого феномена быстренько придумали научный термин «эротофобия» (6). Но от этого легче не стало. И свободнее – тоже.

Нетерпимость к сексу в Штатах происходит на фоне общественной приемлемости любых жестокостей. В 50-х годах, когда на сексуальные фильмы существовал запрет, придумали фильмы, где половые акты были заменены садистскими сценами. Эти фильмы получили кличку «женщины в опасности». Такая стратегия подмены запрещённого секса разрешённым насилием пользовалась огромным успехом в кинотеатрах.

Теперь в кинематографе наконец-таки разрешили поцелуи и объятия. Однако секс, по сравнению с жестокостью, ограничивается гораздо строже. Так, если в фильме мужчина прикасается к женской груди, фильму даётся рейтинг R (до шестнадцати не допускаются), а если в фильме отрезают руку электрической пилой, то фильм считается PG-13 (до тринадцати только в сопровождении родителей).

Паранойя с «sexual harassment»[4] делает Америку страной, жить в которой, не опасаясь судебных преследований за какой-либо сексуальный жест, могут только евнухи, причём кастрированные под корень в раннем возрасте.

Агрессивный политический консерватизм, христианский Талибан и недоёбанные феминистки делают из порнографии ужасающего монстра. Так как они теперь могут только тявкать на слона Интернета, не в силах запретить порнографию на мониторах, то они сконцентрировали свои усилия по искоренению секса на радио, телевидении и в книгах. (Но, несмотря на это, в последнее время стало издаваться большое количество книг по эротике, биографии порнозвёзд и пр. (см. статью «Sex, Sex, Sex: Up Front In Bookstores Near You» в New York Times от 24 августа 2004 г.). Безумие, которое охватило Америку, когда Дженнет Джексон оголила на секунду свой сосок, – характерный показатель эпидемии эротофобии.

Всё, что могут делать респектабельные «эротофилы», – это выкраивать себе кусочек территории под названием «эротика» и с показным энтузиазмом отрицать всякую её связь с порнографией. Я в эти игры давно перестал играть и лишь приведу для забавы пример разграничения порнографии и эротики, который предложила Глория Леонард, актриса, снимающаяся в порнофильмах:

Отличие эротики от порнографии состоит лишь в степени освещённости (8).

Это определение имеет особую силу, если учесть, что оно было использовано в рекламе ламп: увидев эту рекламу, народ бросился покупать высоковаттные лампы.

Однако большинство консерваторов (читай: обделённых еблей) предпочитают следовать хрестоматийному критерию судьи американского Верховного суда Potter Stewart, который в ответ на вопрос, что такое порнография, выдал:

Когда я её вижу, я знаю, что это порнография.

Но самое интересное, что в то время, когда судья Stewart произнёс эту фразу, он был почти слепым.

Есть горстка умниц, открыто выступающих в защиту порнографии. Среди них Laura Kipnis (10), которая осмелилась заметить, что порнография – это прежде всего человеческие фантазии на сексуальную тему и осуждение людей за высказанные или за написанные фантазии представляется идущим в противоречие со всей демократическо-гуманитарной позицией американского общества.

Самое душещипательное обвинение, предъявляемое порнографии, заключается в том, что она притесняет и унижает женщин. Но тогда возникает вопрос: А что по поводу гомосексуальной порнографии? Или порнографии трансвеститов? Там женщин не имеется, сплошные мужчины, полумужчины или бывшие мужчины. Почему тогда не встать на защиту мужчин? Но женщины не хотят защищать мужчин, а мужчины, борцы с порнографией, предпочитают бороться с порнографией, где женщин побольше. Иначе им будет бороться неинтересно.

А вот ещё одна российская связь: исследование Хастлера происходило у Laura Kipnis под впечатлением от работ Михаила Бахтина о Рабле – её интересовала политика гротеска. Она считает, что хастлеровское намеренное безвкусие – это необходимое орудие для атаки общественного мнения в обществе, где люди забиты, зациклены и завалены предрассудками.

С моей точки зрения, безвкусие – это тоже вкус, но противоположный общепринятому. И это противоположное как раз и является самым вкусным. Вкус к сексу, что ныне считается безвкусием, – это самый утончённый, изощрённый и жизнеутверждающий вкус.

Утверждая вкус к любым проявлениям секса, Ларри Флинт оказался чуть ли не единственным борцом с лицемерием в общенациональном масштабе. Он изыскивает и преступает все общественные табу, и всякий раз, когда он это делает, общество рефлекторно (подобно тому как дёргается нога, когда невропатолог ударяет резиновым молоточком по коленке) реагирует привлечением его к суду.