В рабочем кабинете, он же лаборатория, Аполлон Григорьевич собрал с трудолюбием муравья все, что только способно помочь научному раскрытию преступлений. Химическая посуда, микроскопы, реактивы, химикаты, бездна всяческих инструментов и даже аппараты устрашающего вида, как для пыток. Но больше всего в кабинете находилось предметов, собранных по следам прошлых преступлений. Каждый свободный клочок занимал какой-нибудь экспонат. Лебедев имел дурную привычку ничего не выкидывать, что привело к такому чудовищному захламлению, с каким ни одной помойке не потягаться. Среди экспонатов, любопытных, странных и просто ужасных, выделялся один, закутанный в плед, словно кокон, только усы торчат. Устроившись рядышком с лабораторным столом, разукрашенным следами множества опытов, он сидел тихо и вид имел несколько печальный. Экспонат внимательно наблюдал, как смешиваются в химической колбе коричневые жидкости, до странности напоминающие чай с коньяком. Раствор был сунут под нос. Печально вздохнув, как виноватый школяр, он сказал:
– Уж простите меня, что так вышло, и не думал…
– Удивил так удивил, коллега! – Лебедев придерживал пальцем колбу, чтобы собеседник пил, не отлынивая. – Юный чиновник полиции, надежда отечественного сыска – и здрасте: падает на улице! Добро бы еще от пули или разбойного кастета. Так ведь от голодного обморока! Стыд и позор. Все доложу полицеймейстеру…
– Не надо… – жалобно попросил Родион. – Это случайность. Нелогичная.
– А кума все про свое! Забудьте вы про логику, да. Не окажись рядом великого и скромного специалиста, уже к утру следствие вести было бы некому. Станет от этого лучше? И потом столько мороки: вскрывай вас, ковыряйся во внутренностях… Никакого удовольствия.
– Это почему же?
– Вредный вы, юноша, умственного яда в вас много, боюсь отравиться.
– Как вам угодно…
– И он еще обиделся! – воскликнул криминалист. – Лучше доложите: как дошли до жизни такой? Науке это интересно.
Ну, что делать, пора приоткрыть занавес тайны. Тут не фокус, все по-настоящему.
…У матушки Ванзарова была одна, но пламенная мечта: женить сыновей. Со старшим дело окончилось полным фиаско: на высотах дипломатии Борис Георгиевич был недосягаем. Потому вся материнская энергия досталась приземленной сыскной полиции. За последние месяцы на Родиона была устроена настоящая охота. При каждом удобном, неудобном и просто неуместном поводе заводился разговор о счастливой семейной жизни. А также о том, как хороши маленькие, упитанные внуки. Причем кандидатки на производство ванзаровского потомства застыли на низком старте. Оставалось только дать сигнал на старт, то есть выбрать. Сначала Родион злился и даже некоторое время не ходил обедать к матушке. Потому что считал: выбор подруги жизни – единственное дело, не поддающееся логике, расчету или выгоде, – происходит глупо и нелогично. То есть по горячей или хоть пламенной любви. Этой аксиомы Родион придерживался со всей яростью прожженного логика. Однако нет такого гранита, который бы не проточила по капле вода. Матушка взяла сыночка измором. На Родиона обрушился плотный шквал вздохов, слез, причитаний, мечтаний о детках и прочей чепухи, на которую способно только сердце матери, безжалостное в своей любви. Поначалу Родион старался шутить. Потом приводить аргументы. Потом не замечать. Потом обещать подумать. Но когда все возможности увиливать были исчерпаны, а напор матушки не утратил энергии, он прикинул: лучше быстрая гибель, чем долгая мука. Жениться так жениться. Стерпится – слюбится. И прочие глубины народной мудрости. Втайне же надеялся, что сможет управлять женой как более умный и проницательный. Что делать, каждый имеет право на ошибку.
Припомнив любимую мысль старины Сократа: «Брак есть зло, но зло необходимое», Родион сдался. И согласился на все. Матушка залилась слезами счастья, сообщив, что у нее припасена чудесная партия: барышня с отличным приданым, свой домик в Васильевской части обещан, так что внукам будет где разгуляться. А будущий тесть спит и видит, чтоб породниться с полицией. Остается только назначить знакомство молодых и смотрины жениха. Родион на все был согласен. Но как только дал окончательное слово, случилось странное: организм перестал принимать пищу. Просто отказывался есть. Не желал, и все. Только воду принимал чуть-чуть. Словно взялся измучить своего владельца окончательно. Короче говоря, Родион не ел уже с неделю. Отчего заметно осунулся и отощал. Но и такого жениха на Васильевском были рады видеть. Смотрины назначены на сегодня.
Выслушав повесть, какой не было печальнее на свете, Лебедев цинично хмыкнул:
– Эх, вы, Дон Кихот упитанный! Только подумать: страдает от любви! Хотя и не такой уж упитанный. Довел себя до ручки. Мой совет: выкиньте дурь из головы, и давайте сегодня вечерком, как невесту посмотрите, наведаемся к актрискам. Пора вам познать женщин во всем многообразии. А жена потом спасибо скажет, да…