Аромат мести

— Какая Россия! — усмехнулась сестра, делая мне укол — слава тебе господи! — в руку: значит, хоть одна рука у меня осталась. — России нет вот уже два года. Ее разрезали на несколько жирных кусков словно пирог и раздали странам НАТО. Я с вами разговариваю сейчас на русском, а вообще-то это запрещено. Наш городок обязан говорить только на французском. — И она, улыбаясь, произнесла что-то парижское о любви.

— Хорошо, что не на китайском, — вздохнула я с облегчением. — Послушайте, вы можете мне сказать, какие части тела при мне, а какие вы по донорскому принципу пришили другим пациентам?

— Все не так. Это вам мы пришили новые руки и ноги…

Я, тотчас потеряв вкус ко всяким шуточкам, чуть подняла голову и взглянула наконец на свою руку, лежащую на груди. Женщина, от которой отрезали руку, чтобы пришить мне, пользовалась таким же оранжевым лаком для ногтей, как и я. Я сказала об этом невозмутимой и очень красивой сестре.

— А голова-то — моя?

— Вот чего не помню, того не помню, — расхохоталась она и поднялась с моего смертного ложа. — Я тут заболталась с вами, а ведь к вам пришли.

Вообще-то я никого не ждала.

Но вошел он.

— Как ты узнал, что я здесь? — спросила я, страдая от того, что лежу перед ним в таком жутком виде — с забинтованной головой и перетянутой жгутами челюстью.

Костя положил на тумбочку букет роз и присел рядом со мной.

— Я ехал мимо и увидел, как ты врезалась в столб.

— Когда это было?

— Сегодня! Ты что, ничего не помнишь?

Какая милая мне досталась медсестра — знает, что сказать человеку, неуверенному в том, что он вообще находится на этом свете… Я почему-то считала, что прошло ну хотя бы два дня. Плохо я, оказывается, думаю о своем организме. Но как оперативно действовал Костя! Значит, он из представительства — а это именно он разговаривал на английском в «немецком доме» и именно он, взволнованный, вылетел из кабинета Вагнера — поехал в центр, провел там каких-нибудь полчаса, а потом случайно увидел, как я врезаюсь в столб. Может, у него дар — угадывать место будущих аварий? Тогда он мог бы на этом заработать кучу денег, работая, скажем, на НТВ в криминальных новостях. Или в «Дорожном патруле». Но я отвлеклась. И все из-за роз. Он даже успел определить больницу, куда меня отвезут. Просто прорицатель какой-то. И откуда вдруг эта любовь к ближнему? Может быть, он влюбился?

В тот момент, когда он опускал розы на стол, я заметила выглядывающий из его кармана сотовый телефон. Уж не мусорный ли контейнер он обыскивал, поговорив с Вагнером после моего ухода? Кафе-то находилось в двух шагах от того места, где я чуть не сыграла в ящик.

И придет же такое в голову!

Вот, пожалуйста, возможность лишний раз убедиться в правильности того, что работа влияет на психику. Разве, будь я, допустим, портнихой, заподозрила бы я Костю, этого примерного молодого человека, в связи с какими-то аферистами или даже шпионами?

Вдыхая аромат роз, я ждала, когда Костя скажет еще что-нибудь, но он, казалось, ждал каких-то слов от меня. Быть может, он предполагал, что я начну прямо сейчас признаваться ему в любви?

— Костя, — начала я трогательным голосом и с обязательным в таких случаях придыханием, — я… люблю… желтые розы.

— Но почему? — удивился он.

— Потому что они напоминают мне дешевые пирожные с кремом из кулинарии, которая находится возле ветеринарного института.

Он понял. Он все понял.

— Ты не подумай, я не забыл Даню, но, понимаешь, жизнь продолжается… Когда я увидел тебя…

Он ушел, а я так и не поняла, что ему от меня было нужно.

И еще. Он не спросил самого главного: как продвигается следствие? Быть может, он не сделал этого в силу того, что я все-таки находилась в больнице, а может, у него в голове было что-то поважнее, чем месть за погибшую Даню?

Все это мне предстояло выяснить.

Вечером, когда с меня сняли бинты — оказалось, что у меня легкое сотрясение мозга, несколько довольно-таки глубоких ссадин на лбу (но кость не задета) и сильно ушибленная, но целая челюсть, — принесли ужин, и я почувствовала себя значительно увереннее.

Я находилась в том крыле больницы, где еще пару дней назад разыгралась страшная трагедия. Поэтому, когда моя красивая медсестра, которая обладала завидным чувством юмора, пришла, чтобы помочь мне устроить поднос с едой на постели, я подумала о том, что на месте Кати могла оказаться и она.

— Скажите, неужели в тот день никто не видел постороннего в коридоре? Ведь существуют же какие-то вахтеры внизу, медсестры, няни и еще бог знает кто. Может, кто-нибудь из больных видел этого человека?

Лицо медсестры сразу погрустнело.

— Разве это человек? Вы просто не видели, что он сделал с Катей. Это какой-то зверь. Когда я узнала о случившемся и увидела Катю, а вернее то, что от нее осталось, я сразу поседела. — Она отогнула накрахмаленный бортик чепчика и показала мне совершенно белую прядь. — Ведь это могла быть и я!

— А милиция… кто-нибудь расспрашивал вас или кого-то еще обо всех, кто навещал в тот день больных? Тех же вахтерш снизу?