Аромат рябины

— Ты сам сделал выбор и распорядился своей жизнью и ее.

— Откуда я мог знать? — Валентин бросился вслед удаляющемуся ангелу. — А эта девочка? Эта страшная девочка, кто она?

— Научись избегать таких контактов, — только и услышал он.

И ангел исчез.

А Валентина вновь неудержимо потянуло в оставленную им комнату. Он ощутил быстрое нарастание боли и, застонав, двинулся по направлению ее усиления. Увидев мать, все так же сидящую на диване и медленно раскачивающуюся из стороны в сторону, он перестал сопротивляться и опустился рядом с ней. Все пространство вокруг было пропитано живой пульсирующей болью, и Валентин остро ощущал ее биение.

А дальше все пошло своим чередом. Валентин неотлучно находился при матери. Он следовал за ней, когда она поехала за телом, когда опознавала, когда везла гроб домой, когда хоронила. Валентин даже начал как-то свыкаться с этой непрерывной болью, словно она была неутомимым кузнецом, который бил и бил молотом по его душе, как по раскаленному металлу, постепенно придавая ей другую форму и качество. Душа его научилась терпеть и от этого неуловимо изменилась. Она становилась все более чуткой и восприимчивой.

В один из дней Валентин получил что-то типа озарения. Он понял, как устроен мир и чем он держится. Смесь, все собой скрепляющая и все собой связующая, была подвижной, изменчивой и разнородной в своем составе, но сущность ее оставалась неизменной из года в год, из века в век. Эта удивительная смесь совмещала в себе, казалось, несовместимое. Тоска в ней переходила в надежду; презрение могло переродиться в привязанность; счастье соседствовало с грустью; терпение с лукавством; недоверие могло превратиться в безграничную доверчивость; страсть выжигала дотла, но на пепелище вновь пробивались ростки нежности — и так далее, до бесконечности. Сочетаний было множество, одно причудливее другого. И все это было в непрекращающемся движении и перетекало от мужчины к женщине, от матери к сыну, от внучки к бабушке и так далее, во всех существующих вариантах взаимоотношений, меняясь в зависимости от этих вариантов. И именно эта смесь, называемая людьми во все времена — любовью, делала мир прочным и нерушимым.

Валентин чувствовал это сейчас необыкновенно остро и понимал всю необычайную силу любви. И еще он понял, чего лишился сам, так никогда и не испытав этого чувства. Его сейчас питала и поддерживала только любовь матери. Но у него уже не могло быть ни любящей женщины, ни детей. И это обедняло его энергетику и мучило душу. Она оставалась нищей и какой-то ущербной. Валентин надеялся только на то, что когда он покинет землю и переместится в другой мир, пока ему неизвестный, то его душа станет там полноценной и наполненной.

А сейчас он бросился искать кого-нибудь, кто хоть немного, но искренно любил его. Душа страдала и жаждала. Любовь была ей необходима так же, как путнику в пустыне вода. Или хотя бы глоток воды. И Валентин решил найти хотя бы глоток этой живительной влаги. Вначале он навестил немногочисленных друзей, затем побыл немного возле Петра, Тани, даже нашел Риту, но мгновенно понял, что все эти люди в глубине души были всегда к нему равнодушны. Они испытали лишь любопытство и легкую грусть, когда узнали о его смерти, но через несколько дней уже обо всем забыли. И это открытие принесло Валентину новую боль. Он заметался в поисках, но везде была пустота. Валентин казался сам себе маленьким ребенком, заброшенным и никому не нужным. Он хотел уже не любви, а хотя бы жалости. Даже ангел больше не появлялся.

И вот Валентина неудержимо потянуло к какой-то совершенно ему незнакомой девушке. Острота ее горя и неподдельная тоска немного согрели и оживили его измученную душу. Он увидел свою фотографию в комнате этой девушки. Снимок был любительский, сделанный явно во время спектакля. Возле фотографии всегда лежала одна красная роза, и девушка часто сидела напротив и не сводила печальных влажных глаз с изображения. Она была юной и хорошенькой, с круглым веснушчатым личиком, густыми рыжеватыми волосами и ярко-синими глазами. Но это уже не занимало Валентина. Его тянуло только к ощущениям. А эта девушка испытывала к нему чистое, как родничок, чувство. Он не отходил от нее и упивался этой чистой энергетикой. Но постепенно родничок стал уменьшаться, потом иссяк окончательно, словно Валентин выпил его до конца. Девушка стала горевать меньше, начала успокаиваться, а затем и вовсе забыла. Как-то она прибежала домой, весело пританцовывая и напевая, бросила на стол букетик васильков. Затем погрустнела на секунду, глядя на фотографию Валентина. И вновь заулыбавшись, убрала ее в ящик стола, а засохшую розу выбросила в помойное ведро.

— Где были мои глаза? — сокрушался Валентин, тщетно пытаясь вспомнить лицо девушки в толпе своих поклонниц. — Может, вся моя жизнь сложилась бы иначе!