Аромат счастья сильнее в дождь

Несколько часов ты гладил меня по голове. В животе у тебя урчало от голода, но ты не двигался с места. Было уже совсем поздно, когда мы с трудом разогнули онемевшие ноги. В квартире царила полная темнота, и только молчащий экран телевизора отбрасывал на стены тусклые тени.

– Думаешь, он умрет? – спросила я.

Взяв меня за руку, ты повел меня в спальню. Достал из ящика прикроватной тумбочки маленькую деревянную шкатулку. Я и раньше ее видела, но не знала, что в ней находится. Ты ее открыл и вынул оттуда несколько фотографий, серебряный браслетик, рыболовный поплавок и носовой платок.

– Это вещи моего отца. Наши детские фотографии, его крестильная цепочка, носовой платок с его инициалами и поплавок, который мы с ним брали на рыбалку за несколько дней до того, как ему поставили диагноз. Мой отец умер, но он все еще живет, потому что я помню о нем. Твой отец еще здесь, с нами. Тебе необходимо как можно чаще его навещать, видеть, слышать, чувствовать рядом. Если, к несчастью, все это закончится, он продолжит жить в тебе.

Обхватив ладонями мое лицо, ты поцеловал меня и самым естественным тоном в мире спросил, не хочу ли я спагетти.

· Глава 34 ·

Когда отец поинтересовался, не хочет ли кто-нибудь за компанию с ним половить крабов в Ла-Тест-де-Бюш[42], я так сильно съежилась, что практически стала бесплотной. Сынок же мой возлюбленный, напротив, с такой мощью завопил: «Я! Я!», что срочно пришлось ему пообещать, что он непременно войдет в состав экспедиции. Милан отнюдь не проявил энтузиазма, но отец не оставил ему выбора. Подросток почти все время проводил у компьютера, с планшетом или телефоном, так что родитель счел, что назрела необходимость подышать свежим воздухом. И хотя я была уже близка к свершению сделки с собственной совестью, не могла же я отправить сына на море с людьми, один из которых мог потерять бдительность из-за бутылки, а второй все забыть из-за какого-нибудь видео о кошке, испугавшейся огурца[43].

Нам пришлось дожидаться прилива при страшной жаре, стоя прямо под лучами солнца, с меня пот лил рекой, но мне ничего не оставалось, кроме как слушать отца, объяснявшего, как следовало правильно ловить зеленых крабов[44]. Я решила, что если поймаю хотя бы одного, то запущу добычу ему в трусы!

– Значит так, наживку кладем в сачок, то есть в эту сетку, погружаем в воду с помощью шеста, вот так, потом ждем…

Жюль был охвачен страстным нетерпением, Милан, напротив, умирал со скуки.

Через несколько бесконечно долгих минут отец наконец потянул за веревку и вытащил сачок.

– …а потом достаем! Ну, на этот раз не вышло, мы поторопились, не подождали, сколько нужно. Жюль, хочешь попробовать?

Это было все равно что спрашивать у слепого, хочет ли он прозреть. Мой сынок, подпрыгнув от восторга и испустив радостный крик, стал строго следовать указаниям деда.

Каждый раз, когда я вижу их вместе, у меня сжимается сердце. Тогда, восемь лет назад, когда отцу поставили страшный диагноз, мы были с ним вдвоем. Маму в тот день срочно вызвали в больницу из-за сложных родов. Водительских прав у отца давно уже не было, и он попросил меня отвезти его на консультацию, которую считал обычной формальностью. В зале ожидания он один оставался абсолютно бесстрастным, не то что другие пациенты, беспокойно шаркавшие ногами. Сейчас ему выдадут результаты анализов, выпишут рецепты, какая же досада потерять на это три часа! Когда через пару лет я спросила его о том визите, оказалось, что он ничего и не запомнил вовсе.