Иви казалось, что у козьего молока странный вкус, но каждый день после школы она покупала брату бутылку в лавочке по дороге. Когда-то это делала мать, теперь Иви заменила ее. Одна полка в холодильнике у них дома всегда была заставлена стеклянными бутылками. Когда достаешь такую, она быстро запотевает.
– Как получается, что тебе все на свете интересно? – спрашивала она Ханса. – Есть что-нибудь, что тебе не нравится?
– Не-а, – отвечал он не задумываясь. – Всё вокруг хорошо.
– Чудак, – она строила гримасу.
– Но есть кое-что, что я хотел бы изменить, если б мог. – Он наклонялся к ней. – Я бы хотел иметь твой нос.
– Тут я ничего не могу поделать. – Иви пожимала плечами и качала головой, втайне довольная.
Ее обостренное обоняние различало самые слабые, еле заметные, даже намеренно скрытые запахи. Море казалось ей похлебкой, пляж – сковородкой-вок, но она знала все, чего коснулся бриз. Улавливала запахи усталой кассирши за стеклянной перегородкой, с розовой заколкой в золотом ободке, которые та пыталась скрыть за духами: саке, которое она пила прошлым вечером, и табак на кончиках пальцев и в складках формы. И еще какой-то дым, который не получалось распознать.
В отрыжке продавца из магазинчика на углу Иви различала холодную лапшу с чесноком и мисо-суп, съеденные на обед, кислое тайваньское пиво, еще не переварившееся, выпитое час назад. Он обильно потел и маскировал это, брызгая дешевым одеколоном на шею и запястья.
Запахи ничего не скрывали – истории обретали форму, достигая ее носа.
Хансу нравилось взять сестру за руку и указать на какого-нибудь прохожего, вроде парня с насморочным носом или женщину, несущую проростки бобов в полиэтиленовом пакете с красно-белыми полосками.
– Эй, как насчет него? А насчет нее? – Он весь превращался в слух.
Только Иви знала, что острое обоняние – ее проклятие. Оно изматывало ее умственно и физически, будило отвращение ко многим вещам. С начальной школы и до самого выпуска Иви жаловалась на запахи еды в пакетах, которые одноклассники приносили с собой, на мальчишек, которые забывали вымыть голову, на девочек, у которых начинались месячные. Одно за другим, одно за другим…
Конечно, эти жалобы были искренними, но вместе с этим выдавали ее тщеславие.
Зрение отступало на второй план, когда обоняние бралось за дело. И тем не менее…
Когда на годовщину смерти брата она опять ступила на ту платформу, услышала свист ветра и увидела облачка песка, несущиеся с пляжа, то поняла, что не чувствует никаких запахов. Обоняние отказалось ей служить.
6
Первым это заметил Ховард.
Спустя несколько месяцев после смерти Ханса он увидел, как Иви пьет скисший в холодильнике молочный чай. За ним последовала переполненная мусорная корзина с протухшими отходами, на которую она никак не среагировала. Он подумал, что у нее депрессия, но счел это странным. Поэтому покопался в интернете, нашел статью на медицинском сайте и заставил пройти Иви домашний тест. Шоколад, кофе, шарики от моли… Его подозрения подтвердились.
Отоларинголог, невролог, стоматолог, ревматолог, гастроэнтеролог. Разные обследования, даже, по его настоянию, МРТ. Однако результаты ничего не показывали, врачи не могли сказать, что с ней не так. Иви было все равно, но Ховард никак не успокаивался. Оглядываясь назад, Иви понимала, что его настойчивость произвела на нее впечатление. Самих обследований она не помнила – только встревоженное выражение его лица.
После четырех месяцев визитов в лучшие государственные и частные клиники на Тайване в отделении психиатрии ей поставили наконец диагноз: «Синдром расстройства настроения, вкусовой и обонятельной чувствительности, спровоцированный ПТСР». Название, хотя и длинное, казалось не особенно научным. Иви слышала про ПТСР, но не очень в него верила. Смерть питомца, исключение из учебной группы, нагоняй от учителя за то, что отказываешься переодеться в купальник перед уроком физкультуры в бассейне, автомобильная авария, в которой пострадал кто-то близкий… Что считается достаточной травмой, чтобы спровоцировать ПТСР?
Психолог посоветовала относиться к себе помягче. Но что это означало? И зачем?
– Вы слишком себя загоняете, – говорила она заботливо. – Всем нам порой нужна передышка.
– Всем? – Это звучало так, будто все люди испытывают одно и то же, те же неудовлетворенность и разочарования. Как будто, когда ты плачешь, весь мир плачет с тобой. Иви знала, что это полная чушь. Мир не перестанет вращаться, если кто-то умрет. Только твой, отдельный мир. Когда падаешь на колени от боли, когда оказываешься в полном одиночестве, понимаешь, что твое страдание – только твое.
– Плачьте, если хотите, – продолжала психолог. – Это нормально.