Аромат тьмы

— Спасибо! Красивый наряд!

Фрей медленно кивал, будто задумался о чем-то или погрузился в воспоминания, потом глухо произнес:

— Это было страшное время, свет гас в их глазах в момент смерти, а искры на одеждах тушили кровью обезумевшие звери…

Я шагнула к Фрею, глядя ему в глаза:

— Ты сам сказал, что Рахель предсказала не только нашу с тобой встречу, но и прощение от Высших. Мы с ней первые ласточки грядущих перемен!

— Ласточки? — вынырнул из ужаса прошлого Фрей.

— Земные птицы, которые с наступлением холодов улетают зимовать в теплые страны, а с приходом тепла возвращаются в родные земли.

— Многоликая Олеся, — Фрей заметно повеселел. — Мало того, что темная, еще и крылатая, к тому же воин Света.

— Ты мне этого воина еще долго припоминать будешь? — буркнула я, стукнув его ладонью в грудь и убрав крылья.

Удивительно, как легко мне удаются собственные трансформации.

— Всю жизнь! Долгую, долгую, очень долгую и счастливую жизнь, — хохотнул вредный и коварный насмешник.

— Фрей, другую одежду мне где можно добыть? — смущенно спросила я, с восхищением разглядывая наряд, сказочным образом оказавшийся на мне.

Сказочник встал у меня за спиной, положив ладони на плечи, тяжелые, однако, они у него. Наши взгляды встретились в отражении зеркала, затем мы разглядывали друг друга. Разница в росте у нас значительная, как и габаритах, но мы интимно совместимы, это я уже отметила, когда обнаженным своего иномирца видела и не раз. Хотя, конечно, природа его одарила более чем щедро. Сегодня Фрей убрал кроваво-красные волосы в нетугую, интересного плетения косу до ягодиц — открыл лицо. Чем добавил себе экзотичности, резкости черт, подчеркнул раскосый разрез полыхающих алым глаз. А дерзкий контраст белоснежной кожи и багровых волос… м-м-м… Очень яркий мне мужчина достался! И губы… И пахнет…

Мужские ладони на моих плечах дрогнули, слегка сжали, притянули меня спиной к широченной груди. Затем ладони следовали за мужским взглядом, изучая сначала мое лицо, мягко, осторожно касаясь подушечками пальцев скул, век, губ, подбородка… Погладили мою шею, невольно заставляя по-кошачьи приподнять лицо, подняться на цыпочках, скользнули по обнаженной коже декольте. Спускались ниже и ниже, неторопливо, будто запоминали каждый сантиметр моего тела, пока не легли на талию.

Тишину нашего уединения разрезал хриплый голос Фрея. Чужой язык с отчетливыми рычащими звуками, которые коготками прошлись по моей коже, немного нервируя и возбуждая, вынудил досадливо высказать:

— Я не знаю вашего языка.

— Знаешь, я вложил знания магически, пока ты спала, — с показной укоризной отозвался Фрей. — Просто с непривычки не поняла, прислушайся к словам и поймешь, что я сказал.

Фрей медленно и четко повторил, и я с приятным удивлением выдохнула:

— Я сплошное искушение? Награда? — Вдумчиво «переварив» последние слова, делано возмутилась: — Наказание? А говорил…

— А как иначе? Самое сладкое и мучительное! — он тоже наигранно возмутился. — Когда единственное, чего я хочу, — ты и, казалось бы, бери и наслаждайся сладким сокровищем в своих руках. Моя и только моя! Но нельзя… ты не позволяешь… так что мучение и есть!

Говоря о «мучениях», Фрей переместил руки с моей талии на грудь, слегка сжал, помассировал, приласкал вершинки, нехитрым образом зажигая огонь в моей крови.

— Я боюсь, — шепнула я, разворачиваясь к нему лицом, прячась от его шаловливых рук и огня, что они зажгли во мне.

— Чего? — изумленно спросил Фрей, поднимая мой подбородок, чтобы заглянуть в глаза.

— Я же понимаю, ты старше, гораздо-гораздо старше меня. В твоей жизни было слишком много всего… плохого и хорошего. Женщин, наверняка любви и страсти, и всего много… А моему опыту и знаниям двадцать три года! Что будет, когда жажда новизны и приключений пройдет, в нашу жизнь войдет рутина, когда ты поймешь, что ожидания не соответствуют…

— Мой опыт боли и потерь? Тебе они нужны? — сухо прервал меня Фрей, дернув головой назад, словно отшатнувшись от одного упоминания, предположения. — Как с юности бороться с кровавой жаждой за собственный разум и личность? Как сохранять хоть каплю света в чернеющей раз за разом душе? Даже не помнить, как выглядели погибшие родители, ведь сам был слишком мал, когда их убили. Или радоваться, что другой полубезумный из жалости подобрал и вырастил? О какой любви ты говоришь, Олеся? О каком именно опыте?

— Я не…

Вайр вновь оборвал мой ошеломленный лепет:

— Вокруг сплошные потоки магии, но любому из нас страшно пользоваться ими, потому что плата за дармовое могущество — безумие. Ты сегодня видела мое жилище, ничего лишнего, а ведь его легко можно превратить во что угодно! Вряд ли ты успела забыть Арим, я там много магичил?

— Ты неделю держал купол над огромным замком! — глухо напомнила я.