Аромат золотой розы

– Женщина спит… Я налил ей в питье опия… Вы велели… Но уже скоро проснётся. – Отчитавшись, великан замолчал, но, поразмыслив, поинтересовался: – Чего дальше с ней делать?..

Ответа на этот вопрос у Рене не было. Женщина свалилась, как снег на голову, испоганив такое удачное дело. Рене ещё утром сообщили об отъезде служанки. Неприглядного вида вонючий нищий обошёл все дома в том маленьком переулке, где проживал почтеннейший Трике, а потом, прихватив объедки, пожалованные сердобольными кухарками, отправился с докладом к предводителю попрошаек. Спустя два часа сообщение о том, что дом пуст, достигло ушей Рене. Как удачно, что нотариусу пришло в голову отправить прислугу в деревню. Одной заботой меньше. Зачем брать лишний грех на душу? Пусть служанка живёт.

Грехов на душе Рене накопилось много, можно сказать, с избытком, и что-то в последнее время этот груз стал сильно давить. Потянуло в церковь. Понятно же, что все эти разговоры о раскаянии и отпущении грехов – детские игрушки. Но почему-то только в церкви исчезали раздражение и бешенство, сжигавшие всё внутри. Только там, на источенной веками чёрной скамье, в тишине старинной часовни, становилось легче, и в душу сходило умиротворение. Теперь Рене даже иногда казалось, что самое главное богатство – это не золото, не дома и поместья, и даже не власть, а то, что не купишь – покой. Вот из-за этих кратких мгновений, когда душа парит, наслаждаясь блаженной лёгкостью, явившаяся не ко времени в дом Трике женщина и сохранила свою жизнь.

Решение далось нелегко, и Рене даже пришлось о нём пожалеть: Костоправ замаялся тащить непрошеную свидетельницу сначала до лодки, а потом от берега до коттеджа. К тому же бедняге приходилось караулить и кормить пленницу, а Жак был нужен совсем в другом месте. Может, стоило сразу бросить женщину в Сену?

«Одной больше, одной меньше, – подсказал Рене внутренний голос, – какая теперь уже разница?»

Жак терпеливо ожидал приказа. Этот тупица различал только белое и чёрное, силу и слабость, при нём нельзя было проявлять никаких сомнений! Придётся выбирать… Но Рене захотелось потянуть время. Многолетняя привычка изворачиваться не подвела и на сей раз: предлог все-таки нашёлся, а потом прозвучали нужные слова. Костоправ пробурчал что-то нечленораздельное и, взяв свечу, отправился в темноту подвала – выполнять очередное приказание.

Где-то наверху в аспидной темноте загремело железо. Потом над головой Луизы появился слабо освещённый квадрат. Свет от трепещущей свечи был слаб, но после кромешной тьмы казался страшно резким. Луиза прикрыла глаза руками, и теперь лишь слушала: по ступеням лестницы стучали тяжёлые башмаки.

Человек глухо топнул по земляному полу, и свет в щелях между пальцами Луизы стал ярче – вошедший приблизился к ней.

– На, пиши, – прогремел мужской голос. – Как зовут… Родню тоже.

Луиза открыла глаза и испугалась: перед ней стоял огромный широкоплечий человек в крестьянской одежде. Его голова терялась где-то в чёрноте: свеча, которую великан держал в руке, освещала лишь толстые пальцы, серую домотканую одежду и огромные, как лодки, деревянные башмаки-сабо. Тюремщик поставил на стол свечу и перо с чернильницей, туда же бросил лист бумаги. Чуть подумав, он пододвинул стол вплотную к кровати и снова повторил:

– Пиши!

– Зачем? – тихо спросила Луиза.

Великан не удостоил пленницу ответом, а лишь подтолкнул к ней лист бумаги.

«Зачем им понадобилось моё имя? – лихорадочно соображала Луиза, – хотят потребовать выкуп?»

Это давало надежду на спасение. В доме на улице Гренель хранились приготовленные для месье Трике двадцать тысяч франков. Можно было попробовать пообещать их похитителям.

«Но как я могу послать их к Генриетте?» – ужаснулась Луиза.

Никто из этих преступников вообще не должен был узнать о существовании юной герцогини де Гримон! Но это значило, что у её тётки шансов вырваться отсюда не будет!

«Господи, помоги, научи, что делать…» – молилась Луиза.

– Пиши! – уже злобно прорычал великан и грохнул кулаком по столу.

– Сейчас, – отозвалась Луиза и потянула к себе лист бумаги.

Тюремщик наклонился к ней, разглядывая пленницу. Лучше бы он этого не делал – великан оказался уродом. Маленькие глазки-щёлки прятались в складках кожи, толстые щёки подпирали набухшие лиловые мешки под глазами, а вывернутые наружу губы широченного рта напоминали о жабе.

– Давай! – торопил урод.

Луиза обмакнула перо в чернильницу и написала свои имя и фамилию. Великан задумчиво пялился на чёрную строчку, похоже, тот не умел читать. Луиза положила перо, и её тюремщик снова разволновался:

– Себя написала? – пробасил он.

– Написала!

– Родню пиши, – велел урод. – Как зовут и живут где.

– Зачем?

– Деньги заплатят – отпустим тебя.

Луиза отметила это «отпустим». По крайней мере, над этим косноязычным громилой имелся кто-то старший. Они предлагали её родным выкупить пленницу. Грех было не воспользоваться шансом!

«Но как же Генриетта? Не дай бог, это чудовище увидит девочку!» – ужаснулась Луиза.

Тюремщику, как видно, надоела ее нерешительность, великан навис над Луизой и коротко сказал: – Убью…