Аромат золотой розы

Алый шёлк с вытканными на нём золотыми лилиями на стенах и золочёные капители мраморных колонн, драгоценный, натёртый до зеркального блеска наборный паркет – гостиная всегда была любимой комнатой Мари-Элен. Пусть Виктор сколько угодно смеётся над вкусом покойной Франсуазы Триоле, он может оставить своё мнение при себе, ведь такой откровенной, не маскирующейся фальшивым смирением роскоши Мари-Элен нигде больше не видела. Какой смысл прибедняться, если ты можешь купить половину этого города? О своём величии нужно говорить во весь голос. Почему в Версале гости сидят на золочёных стульях, а у самой богатой женщины Парижа они должны довольствоваться красным деревом? Мать никогда не соглашалась на вторые роли, и дай ей возможность, она перещеголяла бы и предыдущую императрицу Жозефину, и нынешнюю Марию-Луизу. Жаль только, что теперь у Франсуазы Триоле не осталось вообще никаких возможностей.

Мари-Элен вздохнула и посмотрела на часы. Она ждала гостя. Было ещё слишком рано, но она уже с полчаса просидела в гостиной. Графине не терпелось взглянуть в лицо своего врага. Она уже отправила сына из Парижа. Карета с Жильбером, его няней и здоровяком-охранником давно катила на восток – спасибо любящей бабушке, у мальчика с рождения имелась собственная вилла на берегу Женевского озера.

Воспоминание о подарке, сделанном Франсуазой внуку, кольнуло Мари-Элен. Сколько лет она потеряла впустую, бегая за негодяем де Ментоном, пресмыкаясь у его ног. Вот Франсуаза никогда не разменивалась – та жила ради одной-единственной мечты: дать своей дочери всё. Мать так и делала: что продавалось – покупала, что нет – добывала другими способами.

«А мне надо было пережить похищение собственного ребенка, чтобы осознать, что сын – это главное», – признала Мари-Элен.

Стыд и сожаление разъедали ей душу. Она была плохой матерью – запуталась в своих переживаниях, добиваясь любви недостойного мужчины, а потом увлеклась тем могуществом и властью, которые дала унаследованная от Франсуазы тайная империя. Ну, ничего, сейчас Мари-Элен опомнилась. Теперь она пойдёт путём своей матери, только станет ещё более успешной. Как там сказал де Виларден, что она в подметки не годится Франсуазе? Придётся барону заплатить за свои ошибки. Теперь, когда она вырвала ребёнка из рук этого каторжника, Мари-Элен собиралась рассчитаться со старым негодяем. Она подошла к зеркалу и окинула взглядом свой безупречный наряд. Сегодня графиня де Гренвиль сняла траурные шелка. Платье цвета слоновой кости казалось ей более уместным для нынешнего разговора, а великолепное рубиновое колье шириной в пол-ладони должно было сразу указать гостю, с кем он имеет дело.

«Ну, и где же он?» – нетерпение графини всё разрасталось.

Де Виларден не спешил. Мари-Элен пришло в голову, что барон, обнаруживший исчезновение мальчика из неприметного домика в Латинском квартале, может вообще не прийти. Он же не знает, что ребёнка забрала мать, и, возможно, напридумывал что-нибудь похуже.

– Банкир Роган, ваше сиятельство! – объявил мажордом, пропуская в гостиную де Вилардена.

Что ж, по крайней мере, этот мерзавец не струсил. Это было уже неплохо, теперь бы ещё затянуть его в сети, очаровать и запутать. Мари-Элен скосила глаза в зеркало, увидела там яркую брюнетку в великолепном наряде и нежно улыбнулась своему отражению. Впрочем, гость принял её улыбку на свой счет.

– Я счастлив, что мне здесь рады, – провозгласил барон вместо приветствия и развалился в кресле напротив хозяйки дома. – Что скажешь, зачем звала?

– Добрый день, – с вежливой любезностью произнесла Мари-Элен и выдержала паузу, но её гость был не из тех, кто ловится на подобные штучки. Он лишь хмыкнул и промолчал. Начало разговора получилось неудачным, и графиня решила больше «не замечать» откровенного хамства визитёра. Она приветливо улыбнулась и спросила: – Ты уже знаешь?

– Что?..

– То самое! – сбиваясь с верного тона, огрызнулась Мари-Элен, но сразу взяла себя в руки. – Я забрала у тебя своего сына. Так что ты его больше никогда не увидишь.

Де Виларден, конечно же, всё знал, но ни один мускул не дрогнул на его лице, он равнодушно смотрел в глаза собеседнице и молчал. Всё шло не по плану, и Мари-Элен заволновалась. Она очень нуждалась в расположении старого негодяя: без участия де Вилардена её план ничего не стоил. Если бы барон любил женщин, то можно было бы пустить в ход чары: нежную лесть и тихий щебет или, например, кокетство, в крайнем случае, и в постели её бы не убыло, но де Виларден предпочитал мальчиков. Что же делать?! На чём его ловить? Алчность – хорошо, но к ней надо бы добавить перца… Вдруг простая мысль расставила всё по своим местам: отмщение – вот тот мотив, который сможет расшевелить де Вилардена, и Мари-Элен решилась: