В зале звенит звонок. И тотчас же вокруг ямы вспыхивает гулкое бормотание. Мужчины машут руками, будто изъясняются на языке жестов; другие строчат накладные, которые порхают за коричнево-красную конторку и обратно. Несмотря на то, что эти действия Эмили не понятны, она осознает, что на ее глазах разыгрывается какая-то серьезная драма. Похоже, в центре нее двое мужчин, стоящие по разным сторонам восьмиугольного возвышения.
— Брокер «Лайла». И «Тейта». Вот они, — говорит отец. — Ага! Если не ошибаюсь, вон и их патроны. Поглядеть пришли.
На галерею для публики проходят две различные группы. Каждая примерно человек из пяти-шести. Группы, нарочито избегая друг дружку, подходят к бортику и сосредоточенно наблюдают за происходящим внизу.
— Братья Лайл. А это, я думаю, Джозейф Тейт, сын сэра Генри. — Пинкер снова переводит взгляд в зал, напряженно всматривается в меняющиеся на доске цифры. — Насколько могу понять, Лайлы продолжают покупать. Должно быть, пополняют свой фонд.
— И при этом надеются сбить цену?
— Это просто ход. Они хотят показать Бирже, как много вкладывают.
Минут двадцать ничего особенного не происходит. Ада ловит взгляд Эмили и кривит физиономию. Но Эмили смотреть совсем не надоело, напротив, она целиком захвачена происходящим. Не то чтобы ей это очень нравилось — собственно, ей даже как-то неприятно смотреть, как все сводится к передаче бумажек взад-вперед через коричнево-красную конторку. Что-то пугающе-бандитское видится ей в этих людях, окруживших яму. Как будто они в любой момент способны, как звери, наброситься на кого-то из дилеров, рвать его зубами…
— Поразительно… — бормочет Линкер.
Он смотрит в ту часть галереи для публики, где весьма престарелый джентльмен, опираясь на трость, пробирается к группе Тейта. Рядом с ним молодой человек, готовый в любой момент, если потребуется, поддержать старика.
— Сам сэр Генри Тейт, — тихо произносит Линкер. — Ему, должно быть, уже за семьдесят.
Словно появление старика явилось сигналом, шум в зале меняет характер. Люди кричат на брокера Лайла, размахивая руками у него перед носом, изъясняясь странным языком знаков, суют ему в руки какие-то бумажки. Тот невозмутимо собирает бумажки, хлопает одних по плечу, демонстрируя, что принял их контракты, одновременно не переставая кивать другим, подписывая счета и выдавая их обратно.
— «Лайл» продает, — произносит отец. — Вот оно!
Переполох продолжается минут пять. Пинкер взглядывает туда, где сидит рядом с сыном Джозефом сэр Генри, сложив руки на набалдашнике трости. Оба с бесстрастными лицами наблюдают за суматохой, происходящей внизу.
— Скоро они непременно сломаются, — бормочет Пинкер. — Они уже потратили целое состояние.
Внезапно шум как будто стихает. Внизу в зале наступает долгая пауза выжидательного затишья. Но вот брокер «Лайла» качает головой.
Один из тех, что в зале, отворачивается от него, направляясь к брокеру «Тейта».
— Кончено, — еле слышно произносит Пинкер. — «Тейт» выиграл.
— Как же так, отец?
— Кто знает? — отрывисто бросает тот. — Возможно «Лайл» неверно оценил момент. Возможно, резерв у них оказался меньше, чем они считали. Возможно, просто у старика нервы покрепче. — Пинкер встает. — Поехали домой.
Галерея уже пустеет. Первой ее покидает группа «Лайла»: сподвижники Тейта обмениваются скупыми рукопожатиями. Трудно представить себе, что на карту было поставлено и проиграно целое состояние.
— В следующий раз им не выиграть, — говорит отец, опустив глаза. — И этот день не за горами. Рынку необходима свобода, и нет такого человека, кто мог бы противостоять рынку. — Он поворачивается к Артуру Брюэру: — Запомните эту тризну, Брюэр! Мы должны извлечь из сегодняшнего дня урок, чтобы нас не постигла та же судьба.
Глава двадцать восьмая
«С дымком» — сам по себе олицетворение летучести, запах, источаемый некоторыми видами тлеющего дерева и смол.
Через четыре дня мы покидаем Зейлу. Караван в тридцать верблюдов, в составе которого не только мы с Ибрагимом Беем, но также и Хэммонд с Тэттсом, стремится в таком единении благополучно продвинуться как можно глубже к центру континента. Фикре и Мулу шагают позади вместе с прочими слугами. Иногда к концу перехода я вижу, как она бредет, пошатываясь, опираясь на евнуха. Он нежно обвивает ее рукой, поддерживая.