Арсен Люпен — джентльмен-грабитель. Арсен Люпен против Херлока Шолмса

– Выйдет – не выйдет, – повторял Люпен. – к тому же ничего не изменится. Если у вас будет весло, то я помешаю вам им воспользоваться… как и вы мне. Так всегда в жизни: пытаешься действовать, а что толку, когда все решает судьба? Послушайте, вы же видите – судьба… судьба решает в пользу старины Люпена. Победа! Течение мне помогает!

Лодка действительно начала удаляться от берега.

– Берегитесь! – закричал Люпен.

На берегу кто-то из полицейских прицелился из револьвера. Шолмс пригнул голову, раздался выстрел, рядом с ними полетели брызги воды.

Люпен рассмеялся.

– Прости меня, Господи, это наш друг Ганимар! То, что вы делаете, – это плохо, Ганимар. Вы имеете право стрелять только в случае законной защиты. Неужели бедняга Арсен привел вас в такую ярость, что вы забыли о своем долге? Ну вот, он опять за свое! Несчастный, вы же застрелите нашего дорогого мэтра. – Он заслонил Шолмса собой и, встав во весь рост в лодке, крикнул, повернувшись к Ганимару: – Теперь я спокоен, цельтесь, Ганимар, прямо в сердце… выше… левее… Промазал! Чертов растяпа, еще выстрел! Да будете вы командовать? Хладнокровнее! Раз, два, три, огонь! Мимо! Черт возьми, вам что, правительство выдает игрушки вместо пистолетов?

Он вытащил револьвер – длинный, большой и плоский – и выстрелил, не целясь.

Инспектор поднес руку к шляпе: пуля проделала в ней дыру.

– Что скажете, Ганимар? О, это качественный выстрел. Поаплодируем, господа! Это револьвер моего благородного друга, мэтра Херлока Шолмса!

И одним взмахом руки он бросил оружие прямо к ногам Ганимара.

Шолмс не мог не улыбнуться и не восхититься. Какая жизненная энергия! Какая юношеская непосредственность и живость! Казалось, он развлекается. Можно было сказать, что чувство опасности доставляет ему физическую радость, что для этого необычного человека целью существования стал поиск опасностей, которые он, играючи, преодолевал.

На обоих берегах реки собралась толпа. Ганимар и его люди следили за лодкой, которая качалась на волнах, тихо увлекаемая течением. Это было неизбежное, математически рассчитанное задержание.

– Признайтесь, мэтр, – закричал Люпен, оборачиваясь к англичанину, – что вы не поменялись бы сейчас местом ни с кем, ни за какое золото Трансвааля! Вы же в первом ряду партера! Но прежде всего пролог, а после мы сразу же перейдем к пятому акту – задержанию или бегству Арсена Люпена. Так вот, дорогой мэтр, хочу задать один вопрос и умоляю вас, чтобы не было недоговоренностей, ответить только «да» или «нет». Откажитесь заниматься этим делом. Еще есть время, и я могу исправить зло, которое вы совершили. Позже я уже ничего не смогу. Договорились?

– Нет.

Лицо Люпена исказилось. Его явно раздражало такое упорство. Он повторил:

– Я настаиваю. Больше ради вас, чем ради себя, настаиваю, поскольку вы же первый пожалеете о своем вмешательстве. Последний раз спрашиваю: да или нет?

– Нет.

Люпен наклонился, отодвинул одну из досок на дне лодки и в течение нескольких минут производил какие-то манипуляции, смысл которых Шолмс не мог понять. Потом он поднялся, сел рядом с англичанином и произнес следующее:

– Полагаю, мэтр, мы пришли на берег реки с одной целью: найти предмет, от которого избавился Брессон. Что до меня, то я назначил свидание нескольким товарищам и уже готов был – об этом говорит мой костюм – произвести небольшое исследование глубин Сены, когда мои друзья сообщили о вашем приближении. Признаюсь вам, кстати, что меня это не удивило, так как я был заранее предупрежден о ходе, позволю себе так выразиться, вашего расследования. Все просто. Как только кто-то проходит по улице Мюрилло, мне тут же звонят по телефону, сообщают о малейших подробностях, которые могут меня заинтересовать, – и я предупрежден! Вы понимаете, что, учитывая обстоятельства… – Арсен Люпен замолчал. Отодвинутая им доска поднялась, и вода небольшими ручейками начала просачиваться в лодку. – Дьявольщина! Не знаю, как это получилось, но у меня есть все основания полагать, что в этой ветхой лодке появилась течь. Вы не боитесь, мэтр?

Шолмс пожал плечами.

Люпен продолжал: