Арсена Гийо

— А то случилось, барыня, что за три двери от нас бедная, горемычная девушка выбросилась из окна всего три минуты назад. Если бы вы приехали чуть раньше, то услыхали бы, как она грохнулась.

— Боже мой! И несчастная убилась?

— Страшно было взглянуть на нее. Батист, а ведь он побывал на войне, говорит, что никогда не видел ничего подобного. Подумать только, с четвертого этажа!

— Насмерть?

— Еще шевелилась, барыня, даже разговаривала. «Умоляю, прикончите меня!» — говорила она. Все ее кости, верно, превратились в кашу. Посудите сами, барыня, с какой силой она, должно быть, хлопнулась.

— Но этой несчастной… оказана помощь? Послал кто-нибудь за доктором, за священником?..

— Насчет священника… Вам, барыня, оно виднее. Но будь я на месте священника… Ведь она до того непутевая, что хотела наложить на себя руки!.. Да и греховодница к тому же. Это сразу было видно… Говорят, в Опере танцевала…[7] Все эти барышни плохо кончают… Вскочила она на подоконник, обвязала свои юбки розовой лентой и… бац!

— Так, значит, это та самая девушка в трауре! — воскликнула г-жа де Пьен, ни к кому не обращаясь.

— Да, барыня, мать ее умерла не то три, не то четыре дня назад. Девушка, видно, потеряла голову… Да и хахаль как будто бросил ее… Тут подошел срок за квартиру платить… Денег нет, работать такие девчонки не умеют… Дуры бестолковые!.. Долго ли тут до греха.

Жозефина еще некоторое время разглагольствовала в том же духе, хотя г-жа де Пьен ничего ей не отвечала. Казалось, она с грустью размышляет об услышанном. Вдруг она спросила:

— А есть ли у этой несчастной все необходимое?.. Белье?.. тюфяки?.. Нужно немедленно узнать.

— Если желаете, барыня, я обо всем расспрошу от вашего имени! — воскликнула горничная, в восторге от того, что увидит вблизи женщину, которая хотела покончить с собой. — Не знаю только, — продолжала она, подумав, — хватит ли у меня духу видеть человека, упавшего с четвертого этажа!.. Когда Батисту пускали кровь, мне стало дурно. Ничего поделать с собой не могла.

— В таком случае пошлите Батиста, — сказала г-жа де Пьен, — и пусть мне тут же доложат, как чувствует себя бедняжка.

По счастью, в ту самую минуту, когда г-жа де Пьен отдавала это распоряжение, явился ее домашний врач, доктор К. Он всегда обедал у нее по вторникам перед спектаклем в Итальянской опере.

— Бегите скорее, доктор, — крикнула она, не дав ему времени положить трость и снять пальто. — Батист отведет вас. Это в двух шагах отсюда. Несчастная девушка выбросилась из окна, и ей еще не оказана помощь.

— Из окна? — переспросил доктор. — Если это окно верхнего этажа, мне, по всей вероятности, нечего там делать.

Доктору больше хотелось обедать, чем осматривать самоубийцу, но по настоянию г-жи де Пьен, обещавшей подождать его с обедом, он согласился последовать за Батистом.

Немного погодя Батист вернулся один. Он потребовал белья, подушек и проч. и передал авторитетное мнение врача:

— Это пустяки. Она выкарабкается, если только не умрет от… Не помню от чего она может умереть, но слово это оканчивается на «ос».

— От тетаноса[8]! — воскликнула г-жа де Пьен.

— Оно самое, барыня. И все же хорошо, что подоспел господин доктор, ведь там уже оказался тот самый лекарь без практики, что лечил от кори дочку Бартело и залечил ее до смерти после третьего визита.

Час спустя вернулся доктор. С его волос слегка облетела пудра, а превосходное батистовое жабо помялось[9].

— Право, женщины-самоубийцы родятся в рубашке, — сказал он. — На днях ко мне в больницу принесли одну особу: она выстрелила себе в рот из пистолета. Никудышный способ!.. Она сломала себе три зуба и продырявила левую щеку… Немного подурнеет, только и всего. Наша девица бросается с четвертого этажа. Какой-нибудь славный малый упадет ненароком со второго и раскроит себе череп. А она, видите ли, ломает себе ногу… два ребра, получает немало ушибов, словом, отделывается сравнительно легко. На ее пути, как нарочно, оказывается навес, который и смягчает удар. Это уже третий случай такого рода с тех пор, как я вернулся в Париж… Ударилась она оземь ногами. Впрочем, большая и малая берцовые кости прекрасно срастаются. Но хуже всего то, что запеченный палтус у вас перестоялся… Опасаюсь я и за жаркое, и в довершение всего мы опоздаем на первое действие Отелло…

— А бедняжка сказала вам, кто толкнул ее на…

— О, я никогда не слушаю их россказней, сударыня. Я спрашиваю: скажите, ели вы что-нибудь перед этим? — и так далее и тому подобное, ибо ответ важен мне для лечения… Ясно, когда женщина кончает с собой, на то всегда имеется какая-нибудь дурацкая причина. Либо возлюбленный бросил ее, либо домохозяин выставил на улицу; вот она и прыгает из окна, чтобы досадить виновному. А едва успеет выброситься, как уже горько раскаивается в содеянном.

— Надеюсь, и эта несчастная раскаялась.