Арсений и Андрей Тарковские. Родословная как миф

Александр Карлович ходит с сыном на концерты и поэтические встречи с Константином Бальмонтом, Федором Сологубом, Игорем Северяниным. Поэзия в доме – не развлечение, а самое главное в жизни. Арсений увлекается философией Сковороды и уже ставшими известными в Елисаветграде футуристами: Хлебниковым и Крученых. Никитинские четверги – остатки елисаветградского свободного художественного содружества. Все читают стихи, слушают музыку… как всегда. Стихи читают Арсений, Юра Никитин, Михаил Хороманьский, Ирина Бошняк, Андрей Тобилевич, Александр Федоровский. Потом их судьба раскидала, разбросала. Николай Станиславский стал театральным критиком и актером. Михаил Хороманьский позднее уехал в Польшу и стал знаменитым беллетристом. Арсений называет его своим учителем. Хороманьский привил ему вкус к переводам. Сам переводил стихи Верхарна и символистов, а главное, как вспоминает Тарковский в статье 1945 года «Биографические заметки», он объяснил ему красоту «новой поэзии».

Александр Федоровский впоследствии стал главным художником Большого театра. Сохранились рисунки Александра Федоровского периода елисаветградской молодости. Среди них много бытовых шаржей.

Жить было трудно и в душевном, и в бытовом отношении. Ломка, война, разруха. Где тот хлеб, те бахчи, те арбузы?

«И все-таки она вертится!»

Татьяна Никитина вспоминает, как в один из четвергов, когда в Елисаветграде гостил Генрих Нейгауз со своим сыном Асиком, «очень, очень красивым» молодым человеком, пришел «знаменитый, легендарный» Александр Карлович, тогда уже совершенно слепой.

Тогда же в Елисаветграде Арсений Тарковский пережил свою первую любовь к Марии Фальц, которую любил «всех горше», которой и посвящен сборник стихов «Мария».

Александр Карлович умер 26 декабря 1924 года. Могила не сохранилась, но дерево его имени растет в саду «Хутора Надия».

В 1925 году уехал в Москву Арсений Тарковский. Так завершился еще один виток родословной Тарковских.

Впереди был ее «советский период». История отца и сына, Арсения и Андрея.

Давно мои ранние годы прошли
По самому краю,
По самому краю родимой земли,
По скошенной мяте, по синему раю,
И я этот рай навсегда потеряю…

«Песня»

Часть третья 1-й Щипковский переулок, дом 26, кв. 2

Здесь дом стоял…

А. Тарковский

Я сам себе не изменил поныне

А. Тарковский

Глаголь добро есть…

Русский алфавит

1-й Щипковский переулок, дом 26, квартира 2 – адрес в Москве, по которому в двух маленьких комнатах цокольного этажа старого двухэтажного дома проживала в советской коммуналке семья Тарковских. Стужным декабрем 1934 года сюда, «на Щипок», переехали с Гороховского переулка Арсений Александрович с женой Марией, новорожденной Мариной, закутанной в ватное одеяло, двухлетним Андреем и скудным скарбом.

Сегодня «дом на Щипке» – руины, жалкий остов, «бомжатник». Все умерли, разъехались, разбежались. Ничего не осталось от «той» жизни. Финальные кадры фильма «Покровские ворота» (режиссер Михаил Казаков), где на руинах аналогичного дома патефон, на котором крутится старая пластинка, – не более чем общая метафора времени, тихое ностальгическое прощание с эпохой.

Иное дело «Щипок», вокруг него до сих пор не утихают страсти; и не утихнут, пока не будет решен вопрос: быть ли здесь Музею поколения, Музею Тарковских или не быть ничему. Жизнь семьи, когда-то неотличимой от многих, с пропиской по адресу: 1-й Щипковский, отлетев, стала иным бытием – национальной памятью, художественной формой, творчеством отца и сына, Арсения и Андрея.

Я бессмертен, пока я не умер,
И для тех, кто еще не рожден,
Разрываю пространство, как зуммер
Телефона грядущих времен.

«Зуммер»

Прошлое, аккумулируя время, соединилось с будущим через поэзию Арсения и философско-поэтические ленты Андрея Тарковских.

Сегодня эти имена у всех на слуху, а почти восемьдесят лет назад худой, нищий Арсений, похоронив отца, приехал в Москву. В Елисаветграде осталась мать, еще живое прошлое, переломный 1919 год, первая любовь. Двадцати одного года от роду он был «весь нараспашку» и мудр одновременно и, кажется, сохранил до конца дней это чудесное свойство, равно как и присущее ему с юности осознание в себе поэта. «Жизнь поэту следует особенно любить, – просто из чувства самосохранения, а то она отомстит: не позволит нам выбирать, а что мы тогда будем делать, не бросать же поэзию, с которой родился, как дети рождаются в сорочке»[16]. Тогда, в 1925 году, будущий поэт скитался по углам, работал распространителем книг и для продолжения образования поступил на Высшие государственные литературные курсы, которые давали диплом о высшем образовании.