Арсений и Андрей Тарковские. Родословная как миф

Александр Карлович завещание сыну Валерию написал на «Манифесте» 1905 года. Он завещал сыну «борьбу за свободу». Вы помните слова его завещания: «Я измучился, исстрадался, но я счастлив сознанием, что ты, мой дорогой, второе поколение народной воли». Александр Карлович был абсолютно тождественен своему времени. Валерий в той же мере – завещанию отца и своему времени. Результат – его гибель в 1919 году. Арсений любил брата, оплакивая его и вспоминая всю жизнь. Но служил Арсений Александрович лишь своему призванию поэта. Вот почему его завещание сыну совершенно конкретное поэтическое определение. Его кредо поэта, человека высокого этического долга. Себя и свою жизнь он судит прежде всего с позиций творчества, «затем, что я дышал, как дышит слово…».

«И я учился говорить, как в детстве,
Своим косноязычием томим.
А если дети вспомнят о наследстве,
Все, что имею, оставляю им.»

«Завещание»

Он исповедует те же ценности, что отец, но акценты расставлены совершенно по-другому.

И каждый вспомнит светлый город детства,
Аул в горах, станицу над рекой,
Где от отцов мы приняли в наследство
Любовь к земле, навеки дорогой.

«Завещание»

Полнота памяти, любовь, горечь, разочарования, очарования и особая неотделимая, неотторжимая связь с миром природы («Приди, возьми деревья у меня»). Арсений Александрович жил в «над» и «вне» бытового мира, но зато чувствовал себя частью мировой художественной культуры.

Андрей Тарковский понял, принял и приумножил наследство отца, оно стало частью его творчества, способом мышления, переведенного на язык кино. Бинтик на шее Сталкера и Малыша – многослойный образ трудной речи, больного горла, преодоления косноязычия. Вспомним знаменитую фразу «Я могу говорить» в прологе к «Зеркалу». Арсений Александрович был отцом, не просто передавшим сыну фамилию рода, но и отцом духовным. Андрей Арсеньевич был сыном, принявшим фамилию и духовное завещание.

Я первый гость в день твоего рожденья,
И мне дано с тобою жить вдвоем,
Входить в твои ночные сновиденья
И отражаться в зеркале твоем.

«Завещание»

Фильм Андрея «Жертвоприношение» – завещание уже своим сыновьям и нам, зрителям. Неизвестно, сможет ли кто-то стать его наследником… Сможет ли принять завещание прадеда, деда, отца… «Я претендую на игрушки внука, хлеб правнука, праправнукову славу», – писал Арсений Александрович, как бы и не рассчитывая на идущее вослед поколение. Первая публикация его стихов в печати состоялась в 1926 году четверостишьем «Свеча».

Мерцая желтым язычком,
Свеча все больше оплывает,
Вот так и мы с тобой живем
Душа горит и тело тает.

От первой публикации до выхода в издательстве «Советский писатель» первой книги стихов в 1962 году проходит более 35 лет, в течение которых душа горела и таяло тело. Сборник 1962 года назван «Перед снегом». Официальное признание поэта в своей стране пришло в годы «убеленности». В 1926 году дети еще не родились. В том году, когда две последние цифры передвинулись и 26 поменялась на 62, его сын Андрей получил мировое признание и мировую славу в Венеции, Гран-при за фильм «Иваново детство». Поэтическое признание на родине и мировое признание отец и сын получили в один год.

Долгий промежуток между 26 и 62 публиковали лишь переводы Арсения Александровича. Шенгели привлек его к переводческой деятельности в начале 30-х годов, а в 1934 году вышла первая книга переводов А.Тарковского. С этого времени поэт Тарковский переводит на русский язык поэзию народов СССР. Вот их приблизительный и неполный перечень: поэты Туркмении XVII, XVIII–XIX веков, Махтумкули и Кемине, армянские поэты от XVIII века до современности, т. е. антология – Саят-Нова, Ованес Туманян, Егише Чаренц… Антология поэтов Грузии: народная поэзия, Эристави, Важа Пшавела, Симон Чиковани, Григол Абашидзе. Из арабской поэзии X–XI веков. Поэты Дагестана и Чечено-Ингушетии и т. д. Мы не будем говорить о том, что переводы его кормили. Это безусловно. Мы не будем говорить о том, что это было позицией в тоталитарном государстве, где любое творчество подвергалось цензуре. Тарковский просто не мог писать, насилуя поэтическую волю. («Веленью Божию, о Муза, – будь послушна».) В «Завещании» Андрею есть такие строки:

Я не был слеп. Я видел все, что было,
Что стало жизнью сверстников моих,
Что время подписью своей скрепило
И пронесло у сонных глаз слепых.