Артамошка Лузин

Тыкыльмо торопила Терну. Собака мелкими шажками бежала по снегу. Вдруг Тыкыльмо остановила собаку, упала на колени и, пошарив рукой по снегу, зашептала:

- След олений... Терна, угу!

Выбилась из сил Тыкыльмо и едва двигала ногами. Устала тянуть веревочку и Терна: веревочка тяжелее ноши. Собака шагала, лениво, часто садилась на снег, начинала жалобно скулить.

Самое страшное в пути - если устанет олень или собака. Человек плачет от такого горя. Заплакала и Тыкыльмо. Она села на снег, развязала свою походную сумку, достала сушеного мяса. Поела сама, с рук покормила Терну.

...Панака воткнул в снег пальму, вытер лицо рукавом своей парки. Агада обрадовалась и подумала: "Скоро остановка". Талачи обрадованно вздохнула. Панака посмотрел по сторонам:

- Вот здесь ставьте чум!

- Тыкыльмо нет! - испуганно сказала Агада.

Панака ответил:

- Надо Одоя с Чалыком крикнуть, найти Тыкыльмо.

Он высвободил руки из парки, сложил ладони трубочкой и громко крикнул несколько раз во все стороны:

- Орон ору! (Олени устали!)

Эхо прокатилось по тайге: ...у-у-у!..

Первым подошел к чуму Чалык. Раскрасневшаяся Агада с трудом ставила в снег шесты для чума. Талачи помогала плохо - она устала, часто охала. Панака сердился:

- Слаба девка, молода - сил нет, а от Талачи какая польза? Одна беда..

Панака курил, сидя на сугробе, посматривая на небо, торопил женщин. Мужчина никогда не ставит семейного жилья - это дело женщин.

Агада тянула тяжелые кожаные покрышки для чума, шкура волочилась по снегу страшным зверем. Агада вспотела, лицо ее раскраснелось, как у костра. Чалык любовался ею, жалел ее. Когда она вытянулась и, багровая от напряжения, поднимала шкуру на вершину шестов, не утерпел Чалык и подбежал. Но Агада так блеснула глазами, что он отскочил, как от огня, и пошел прочь.

- Отец, почему мать не помогает Агаде? Ставить чум она лучшая мастерица.

- Тыкыльмо отстала, ищи ее по следу, - спокойно ответил Панака.

Чалык встал на лыжи. Навстречу ему шел Одой. Вместе они побежали по следу. Шли долго. Вскоре заметили черное пятно. Тыкыльмо и Терна сидели на снегу, прижавшись плотно, и согревали друг друга. Собака вскочила, почуяв приближение людей, и надрывно завыла.

- Вставай, мать! - сказал Одой.

Тыкыльмо нехотя поднялась, подумала: "Почему смерть не придет?" Обращаясь к Одою, спросила:

- Далеко ли отстала? Долго ли, сын, искал?

- Я не один, - ответил Одой, - рядом стоит Чалык. Он первый увидел.

- Острый глаз у Чалыка! - обрадовалась мать.

- Скорее иди, мать, - торопил Чалык. - Не могут поставить чум Агада с Талачи.

Ветер играл седыми космами слепой, слабая улыбка скользнула по изможденному, морщинистому лицу: "Я слепая, а еще нужна. Вот-то радость!.." - и заторопилась, с трудом разгибая застывшие ноги.

Панака озяб, сидя без дела и ожидая, скоро ли будет поставлен чум. Тыкыльмо подошла к стойбищу, устало вздохнула, опустив бессильно руки. Панака крикнул:

- Не свой ли чум задумала ставить? Почему отстала?

Тыкыльмо не ответила.

Агада еще не поставила чума. Тыкыльмо ощупала шестовой остов чума и спросила:

- С какой стороны солнце?

- С правой, - ответила измученная Агада и обрадовалась, что слепая не увидит ее заплаканных глаз.

- Неладно поставила - ветром уронит чум. Снег надо утоптать.

Агада тихонько плакала. Талачи охала и боялась попасться на глаза мужчинам.

Тыкыльмо быстро поставила чум, Агада развела огонь. Панака вошел в чум первым. За ним - Одой и Чалык. Женщины в чум входили последними. Тыкыльмо, Талачи и Агада сидели на женской половине, изредка поглядывали на мужчин. Агада тихонько жаловалась:

- Ставили чум - от жары на морозе плакала, а сейчас дрожу от мороза в чуме.

Тыкыльмо промолчала.

С мужской половины тянуло вкусной едой, густым табачным дымом. Женщины ждали. Когда мужчины поели и улеглись спать в меховые мешки, они доели остатки и тоже легли спать.

Рано утром караван вновь потянулся по снежным просторам в неведомую даль. Один олень устал - ноша на нем была большая. Часть ноши переложили на плечи Одоя. Панака сурово взглянул:

- Чалык, без зайцев не возвращайся, без мяса мой живот плачет!

Чалык, кивнув головой, понесся на лыжах.

Двигался караван тихо: устали и люди, и олени, и собаки.

Тяжелый путь подходил к концу. Чум поставили у большой горы. От голода собаки рычали, грызлись. Устал Панака разгонять их кожаной веревкой.

В чуме ждали Чалыка. У каждого в голове одно: принесет ли парень добычу! Панака сердился: "Зря положился на парнишку, не пришлось бы спать голодному. Надо было Одоя послать".

Залаяли собаки. Панака и Одой вышли из чума. На лыжах подходил Чалык.

- Плохо мужичок шагает - устал, - сказал Панака.

Не дойдя до чума, Чалык упал. Панака и Одой бросились к нему. Втащили в чум. Одежда Чалыка болталась рваными клочьями, лицо потемнело, из-под рукава тонкой струйкой текла кровь.

- Волки! - тихо прошептал Чалык.

- Где? - встревожились Панака и Одой.

- Близко. Без отдыха можно дойти, - едва шевелил губами Чалык.

- Из головы моей ум, видно, ветром выдуло, забыл я, что это долина волчья... Олени!.. - заторопился Панака.

Вместе с Одоем, захватив с собой собак, они бросились из чума.