Артамошка Лузин. Албазинская крепость

— Казаки, умираю! — крикнул он и вытянулся; по кольцам кольчуги хлынула кровь.

Воин упал вниз лицом, руки раскинул, жадно схватил полные горсти взмокшей от крови земли. Поодаль лежал заветный сверток — чертеж неведомых землиц и стран…

Степанида узнала голос Ярофей. Спотыкаясь, припадая к земле, поползла по холму; две тени беззвучно скользили за лей.

Степанида причитала:

— Ярофеюшка!.. Откликнись…

На чешуйчатую кольчугу будто посыпал кто щедрую пригоршню серебра: переливалась она, искрилась, трепетала…

Степанида признала Ярофея, залилась слезами.

Тело атамана албазинцы взяли на руки, помогла Степанида. Меж выбоин, по густой траве, хоронясь и оглядываясь, спешили они к крепости.

Тело Ярофея Сабурова положили в каморе Степаниды. Теплилась блеклая лампада. Вытянувшись во весь рост, лежал Ярофей Сабуров. Обрядила его Степанида в смертную рубашку, обмыла, причесала. У изголовья поставила иконку чудотворца Николая. Стояла Степанида, устремив взор на бескровное лицо, плакала молча. Слезы падали на шершавую руку Ярофея, Степанида причитала негромко: «Спокинул, Ярофеюшка, одинешеньку умирать оставил… Отчего, Ярофеюшка, огорчился да не взял меня горемычную с собой в могилу?..» Степанида упала на грудь мертвеца и глухо зарыдала; рыдала и жаловалась, пока жонки не увели.

Ярофея Сабурова схоронили в правом углу двора, возле часовни. Едва насыпали могильный холм, вновь ударили корабельные пушки.

Неприступным утесом возвышалась Албазинская крепость.

Корабли Синь-готу по-прежнему стояли на Амуре. Только пушки били совсем редко: иссякали огневые припасы, к тому же получил Синь-готу от богдыхана строгую грамоту. Богдыхан стыдил его за неуспех, грозился наказать за неумелую осаду, велел корабли беречь, на Амуре не заморозить, до зимы Албазин снести и вернуться с победой.

Невиданное упорство осажденных разгневало и опечалило Синь-готу. Недоумевал он, откуда у русских такое упорство, сила и запасы еды. Синь-готу созвал вожаков.

В это время в Албазинской крепости из сырых ям и камор выходили жонки, Степанида, собрав их, говорила, заикаясь и едва дыша:

— Китайцев надобно сломить лукавством… Стоять им возле Албазина опасливо, вот-вот зима скует корабли…

Плакали жонки без слез, худоба высушила. Седая, желтолицая, с провалившимися пустыми глазами, жонка Елизариха высохшими пальцами, словно крючьями, вцепилась в волосы Степаниды: заголосила:

— Душегубица!.. Ярофеева наказчица!.. Сыночка моего сгубила!.. Ой! Смертушка!.. Бейте ее, бабы!

— Винись!

Степанида пала перед жонками на колени, вмиг встала, выпрямилась, поседевшую без времени прядь откинула и мутными глазами оглядела жонок:

— А Ярофеюшку, жонки, не шевелите!.. Кости его не трогайте!.. О том молю!..

Жонки отшатнулись. Разошлись по своим норам.

…Небо чисто, звезды ясны, шумит над тайгой ветер. Степанида вскидывает руки вверх:

— Вразуми!.. Силы дай!..

Бросается бегом в камору, хватает восковой огарок, выбивает искру. С огарком крадется в амбарную подклеть. Ползет по сырым половицам, шарит по углам. Сыскав горстку пшена, жадно сгребает в холщовый плат. Из щелей старательно выскребает щепотку муки, бережно ссыпает в горсть. Обшарив подклеть, ползет в другую. Замечает следы пальцев: кто-то до нее ползал, в щелях выискивал крупицы.

Занимается заря. Степанида, ослабев, падает у порога подклети, засыпает, прижав к груди узелок. Огарок гаснет. Под половицами возятся и пищат крысы.

Снится Степаниде: ломая ворота крепости, китайцы острыми крючьями срывают бревна. Она вскакивает, крысы шарахаются с шумом. Степанида, зажав узелок, бежит в свою камору. Из-под пола вытаскивает тайный запас, что хранила для Ярофеюшки, все ссыпает до единой горсточки в квашонку.

…К полдню приготовила Степанида большой пирог. Позвала жонок, говорила:

— Сготовила, жонки, китайцам подарок… Подарок тот не простой: на слезах замесила, кровью обрядила, горем начинила…

Жонки тянулись к пирогу, готовы выхватить и разорвать на куски.

Степанида пирог спрятала. Отобрала пять жонок, что помоложе да покраше. Надели они новые платья, а чтоб скрыть бледность и худобу, сняли пунцовый оклад с иконы и разварив его в кипятке, щеки нарумянили.

Казаки открыли ворота, проводили жонок до второго вала.

Вскинув белый платок, жонки, притворно веселясь, шли к берегу Амура, к китайскому богатому шатру.

Китайцы выслали навстречу двух конников. Конники жонок остановили. Ждали жонки долго, пока с корабля сошел со свитой Синь-готу.

Он принял жонок ласково. Степанида подала Синь-готу пирог:

— Прослышали мы, что терпишь нужду голодную… У нас же запасы многие… Оттого дарим пудовый пирог. В лихой беде и враг жалости достоин…

Синь-готу оторопел, кусал ус, обиженно моргал глазами, молча пирог взял, передал слугам. Заговорил торопливо, нескладно, но гордо:

— Ложь!.. Недостатков в еде нет!.. За ваши подарки шлю отдарки!..