Артамошка Лузин. Албазинская крепость

Старец буравил глазом толпу и, постучав посохом о землю, скрипучим голосом сказал, показывая на стоящих в стороне Чалыка и Артамошку:

— Вижу дьявольских выкормков! Чую черных кровей змеенышей, осквернителей святого нашего стана.

Старец заплакал. Отшельники уставились на Чалыка и Артамошку. Старец поднял посох и бросился на Артамошку и Чалыка.

Артамошка вскинул пищаль. Филимон подбежал к Артамошке, вцепился в его рыжие волосы:

— Не балуй, озорник! — И, обращаясь к ватажникам, приказал: — Не дело надумали. Боговых людишек разобидели! Расходись по кораблям.

Ватажники нехотя потянулись к берегу.

Старец стоял, опершись на пенек, и тупо смотрел на Филимона. Грудь у старца была голая, на медной цепочке висела маленькая иконка. Он взял ее желтыми пальцами, поднес к губам, потом перекрестился и спросил:

— Куда бредете, грешники?

— Куда бог укажет.

— Шатунов лесных, разбойных бог проклял и отвернулся…

— Бог грешных милует. Филимоном Лузиным прозываюсь, вольных людей веду в Иркутский городок, тороплюсь царю на подмогу… Укажи, старец, ближние пути.

— Путь человека по звезде вечерней к праведному покою, к могиле холодной, иного нет и не ищи, грешник… А царя не поминай, он разбойных людишек не милует…

Старец стукнул посохом о землю и пошел в свою пещеру.

* * *

Догорали на берегу последние костры, отплывали ватажники в последний путь. До Иркутского острога оставалось плыть не более пяти дней.

А тем временем в пещере старца зажглась свеча. Перед старцем стоял на коленях перепуганный мужик-отшельник, которого в лесу поймал Артамошка, а Филимон дал мешок соли.

Старец смотрел тусклыми глазами:

— Кайся, грешник окаянный… Душу свою опоганил, бога прогневал… Говори, что видел, что слышал?

— Дощаные кораблики…

— Сколько?

— Пять.

— А разбойных людей много ли видел?

— Не считал: может, сто, а может, меньше…

Старец мужика отпустил поздно — допрашивал долго; в пещеру вызвал гонца. Наказывал гонцу так:

— Добежишь, сыне, до Вертун-камня, там река большой кривун делает, ты же беги прямиком. Добежишь до Белого хребта, пойдет река той горе в обход, ты же, сыне, беги через тот хребет. Так живой рукой, без малого в два дня, прибудешь в Иркутск.

Старец поправил пальцами пламя свечи, оглянулся по сторонам совиным глазом и зашамкал над самым ухом гонца:

— Иди, сыне, к воеводскому попу и говори, только ему в ухо говори, тайно; плывут по реке Ангаре на стружках дощаных воры и разбойники, в атаманах у них Филимон Лузин.

Долго шептал на ухо старец, потом закашлял. Свеча потухла. Гонец быстро вышел из землянки, направился по узкой тропинке, которая вилась по крутому склону горы. Спешил он в Иркутский острог с тайной вестью от старца-отшельника, бежал коротким путем, чтобы опередить корабли Филимона.

Воля!

Иркутский острог находился в осаде. Подошла монгольская рать во главе с Эрдени-Нойон. Завязались жаркие схватки. Казаки отступили, закрылись в городке.

Иркутский воевода, подсчитав запасы огненного и холодного снаряжения, перепугался: воевать было нечем. Паника обуяла казаков и жителей городка.

В это время с шатра северной башни дозорный казак заметил темное пятно. «Кому бы это быть?» — думал казак. Пятно приближалось, и вскоре казак через посланца сообщил воеводе, что к стене крадется человек.

Казаки-доглядчики передали:

— Ползет человек с пустыми руками, даже лука за спиной не имеет.

— Чудно, — встревожился воевода и сам полез на башню.

Воевода приказал не допускать того неведомого человека ближе падения стрелы. Человек заметил людей на шатре, быстро сдернул шапку, перекрестился.

— Крещен! — в один голос прошептали и воевода и казаки.

Человек помахал белой тряпкой, и его допустили подойти к стене.

— Кто? — спросил воевода.

— Гонец с превеликой тайной!

— Завязать глаза, впустить в городок.

Казаки привели полунагого, бледного человека. Он дышал тяжело, настойчиво требовал воеводского попа. Попа отыскали. Он вошел, размахивая длинными рукавами засаленной рясы, оглядел посланца.

— Откуда, крещеная душа?

Гонец склонился к самому уху и, шлепая обветренными губами, прошептал:

— От старца-отшельника, от праведного Симеона.

— Говори.

— Молитвы старца и его помощников до бога дошли…

— Дошли?

— Дошли, — повторил гонец.

— Как же это сказалось? — засуетился поп.

Гонец провел высохшей рукой по лицу, закашлялся. Поп переждал. Гонец заговорил тихо:

— Поведал нам старец, что беседовал он с самой матерью божьей, и она ответила ему: «Пришло время, души ваши сподобились рая, оставляйте грешницу-землю торопясь». Теперь все, однако, умерли, а только я… — И гонец зажал голову руками.

Оба помолчали. Гонец вздохнул:

— Умирая, старец Симеон просил исполнить последний земной его завет. Дозволь исполнить.

— Говори, — заторопил поп.

— Осквернили наш стан и старца повергли в стыд разбойники, грабежники, царские ослушники…

— Какие?

— Рыщут, как звери, по лесам, по рекам и по всей земле грешной и не находят на ней пристанища и покоя от грехов своих.

— Кто же те грабежники?

Гонец долго морщил ободранный лоб и, вспомнив, ответил:

— Филимошка Лузин с сыном и черных кровей парень, тунгус — имя запамятовал.