Артамошка Лузин. Албазинская крепость

Князь, медленно раскачиваясь, лил жир на божка, капли стекали по рукаву, по дорогому, расшитому младшей женой лисьему нагруднику, падали в очаг, вскипая едучей гарью. Князь щурился, крепко сжимая божка, громко говорил:

— Ты, обжора!.. Мало тебе медведя, я убил трех лучших оленей, кормил тебя кровью их сердец. Ты, обжора! Что ты просишь? А? Ты просишь белой крови самой юной моей жены Нактачал?

В углу чума песцовое одеяло дрогнуло. Князь, шамкая шершавыми губами, бормотал:

— Я дам тебе эту белую кровь! Пошли худой ветер на лочей, пусть они сгниют, как гниет на песке выброшенная волной вонючая рыба.

Песцовое одеяло вновь дрогнуло. Кто-то всхлипнул чуть слышно и умолк. Князь спрятал божка за пазуху.

Распахнулся полог чума, и вошел осыпанный снежной пылью воин. Князь неторопливо повернул голову:

— С доброй ли вестью?

— Наказ князя Мамтагира выполнил, двух жен лочей украл. Пусть князь не печалится, у него опять стало шесть жен.

Князь вытащил божка из-за пазухи, прижал к щеке и зажмурился.

Пошептав, открыл глаза и спрятал божка под нагрудник.

Степаниду и Марфу ввели в чум. Князь разглядывал женщин торопливо как драгоценную добычу. Кряхтел, синими пальцами щупал рыжие пряди волос Степаниды. Удивленно чмокал губами, бросал пряди, вновь к ним тянулся, разбирал их по волоску, будто пробовал огненный мех лисицы, и, блуждая потухшими глазами, тянул:

— Трава на болотных кочках красна, а эти волосы краснее. Огонь горяч, а эти волосы, однако, горячее.

Степанида нетерпеливо рванулась, оставив князя с растопыренными пальцами. Марфа гадливо плюнула:

— Поганец…

Князь услышал незнакомое слово, сказанного не понял, но голос Марфы ему понравился, и он скривился в усмешке. На Степаниде князь увидел кофту ярко-желтой камки и сказал с важностью:

— У князя лучшая жена Нактачал, дорогую одежду надо отдать ей.

Он поднял руку, и со Степаниды сорвали кофту, дав ей взамен кожаную короткую поддевку. Кофту долго рассматривал князь и кликнул Нактачал. Она безропотно поднялась и пугливо подошла. Нактачал еще девочка, низкорослая, остроплечая, с широким темным лицом и жиденькими волосами, туго заплетенными в косички. Князь гордился Нактачал, он дорого купил ее: дал двести оленей, много лисиц, песцов и соболей. Надев кофту, Нактачал потонула в ней, князь подворачивал ей длинные рукава, одобрительно чмокал губами. Марфа не сдержалась и прыснула смехом. Князь в обиде сжал губы и плюнул на дерзкую пленницу.

Марфа закрылась руками и неслышно заплакала.

Степаниду и Марфу отвели в чум жен князя и поставили в доглядчицы старшую жену — Адагу.

К полудню стойбище могущественного князя Мамтагира приготовилось к большому кочевью. Князь знал коварство лочей, торопился уйти в глубь тайги, спастись за буреломами и крутыми сопками. На старом стойбище он оставил отборных, храбрых воинов, чтоб, отбиваясь, сдерживали лочей и тем самым избавили бы князя от погони.

Бесконечной вереницей шагали олени, каждый нес свою ношу. Пленниц везли на нартах, неотлучно охраняя. Солнце падало за горы, густели тени, стихала к ночи тайга.

Князь ехал на рослом олене, у пригорка остановился, смахнул меховым нагрудником иней с обледеневших ресниц, приподнял шапку, осмотрелся. Воткнул в снег вешку — быть тут чуму. Караван остановился на ночлег, чтобы встать на заре, успеть к полудню дойти до владений храброго князя Чапчагира. Мамтагир готовил Чапчагиру подарки, думал уговорить его соединить воинов, чтобы легче было побить лочей.

Чумы Мамтагира раскинулись по склону в беспорядке. Пастухи охраняли оленей, терпеливо добывавших из-под снега сочные стебли ягеля. Луна прыгала по макушкам гор, купалась в голубых снегах.

Старшая жена князя, Адага, варила в огромном котле мясо лося, ей помогали остальные жены. Котел бурлил, обдавал чум теплой влагой, с закопченных шестов падали капли, оставляя черные пятна на белых шкурах. Степанида, склонившись к Марфе, шептала:

— Сгинем, Марфушка, от поганцев не спастись…

Адага оглянулась, взяла из котла жирный кусок мяса и бросила на шкуры, к ногам пленниц. Оголодавшая Марфа потянулась жадно к дымящемуся куску, но схватить не успела: собаки вырвали кусок, злобно рыча, сожрали. Адага палкой била собак, выталкивала из чума; они огрызались, скалили зубы.

Вошел Мамтагир. Меньшая жена, соблюдая обычай, кинулась навстречу, упала на колени и, хватаясь руками за промокшие унты князя, торопилась их снять, чтоб обсушить и приготовить к утру. Князь толкнул жену в бок, гневно скривил рот и протянул ногу Степаниде, чтобы разула, обогрела его, как подобает жене.

Степанида вспыхнула, лицо ее обожгла обида и стыд, она забилась в шкуры. Марфа, видя свирепость князя, невнятно уговаривала:

— Корись, Степанида, корись!..

Степанида задыхалась в вонючих шкурах, будто стиснула ей горло желтая пасть, зубастая, горячая. В ушах стучало, мутилось в голове. И тут же среди тяжкой темноты чудилось: вырастала рожь сплошная, колосистая… Горит она на солнце, колышется, и видит Степанида: не рожь это колосистая, нет, а Ярофеевы кудри светлые…